Стихотворение «без единого глагола», о котором Чернышевский в одном из писем к Некрасову сказал, что «такие стихи может писать даже лошадь», долгое время было притчей во языцех в литературной критике прошлого века. Чем же оно так поразило читающую публику?

Не только тем, что оно все дышит движением, а ни одного слова, непосредственно выражающего движение, в нем нет. В большей степени - тем, что два очень разных событийных ряда сходятся в одной эстетической реальности.

Смотрите:

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!..

Тот, кто описывает ситуацию свидания, очевидным образом отстоит от объекта описания. Он - созерцающий (т.е. эстетически размышляющий) наблюдатель. Но что (или кто) именно наблюдается? Возлюбленная? Не только. Само свидание? Пет. Во всяком случае не только свидание. О нем сказано немного: «робкое дыханье», ряд волшебных изменений милого лица», «и лобзания, и слезы». Все остальное - о другом. О чем?

Первое предположение, само собой напрашивающееся, - о гармонии человека с природой. О том, что «равнодушная природа» (но слову Пушкина) может быть в отношениях гармонии с людьми, если у людей любовь. И стихотворение своим содержанием как будто подтверждает это предположение: природа вроде бы заодно с влюбленными. По! когда, в каких случаях возникает идея гармонии (кого-то с кем-то или с чем-то)? Только тогда, когда обнаруживается дисгармония в отношениях кого-то с кем-то или чем-то.

В «стихотворении без единого глагола» природа всего лишь фон, на котором происходит свидание. Правда, фон значимый. Ночь - время тайных свиданий. И сама она таинственна. Ну да, только вот и вопрос - «сама» ли? То, что литературная традиция сделала относительно смысла ночи (или дня, или чего-либо иного), это сделала именно литературная традиция. Хотя, конечно, нет дыма без огня. Ночь - отсутствие света ; тайна же всегда ассоциируется с темнотой. В темноте скрываются любящие от враждебного дог ляда, в темноте таятся неожиданности, опасности, непонятные, загадочные явления. Гармонии во всем этом не так уж много. Гармония начинается там, где человек не усматривает в мире ничего враждебного для себя, где он чувствует, напротив, что мир как бы помогает ему. По, конечно, это чисто человеческая гармония неразличимы, и все зависит от умонастроения наблюдателя (хочется, чтобы была гармония, - будет гармония; нет получай дисгармонию). У Фета своя, особая позиция. Он объединяет две дисгармонии в одно гармоническое целое. Действительно, трели соловья над сонным ручьем едва ли можно принять за колыбельную песню, тени без конца и встающая заря тоже не очень гармонируют между собой. И точно так же шепот, лобзания и слезы не сливаются в гармоническое единство. По вместе два дисгармоничных ряда составляют единое эстетическое целое, драматически напряженное по смыслу происходящего.

Как и в случае с «Печальной березой...», здесь видна дистанция между автором, наблюдателем (лирическим субъектом) и объектом описания (лирическим объектом). Когда уши слышат то, что по ситуации им слышать не следует, глаза открыты, когда им положено быть закрытыми, а мозг переводит слышимое и зримое в слова, ритмы и рифмы, - естественно, ни слияния с природой, ни даже с возлюбленной не происходит, автор и лирический субъект раздельны и между собой, и с природой, и с лирическим «объектом» - той, кто пришла на свидание... Автор выступает как субъект по отношению к своему лирическому двойнику, лирический герой находится в позиции субъекта по отношению к природе и возлюбленной. То есть отношения тс же, что и в «Печальной березе...» - субъект-объектные.