«Лиличка!» – стихотворение, призванное «вместо письма» явиться прощанием с любимой женщиной. И в отличие от письма, оно не обращение к адресату, а лишь «последний крик» отчаянья.

В «Лиличке!» нет светлого пушкинского прощания-прощения («Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим» и «Я не хочу печалить вас ничем»), наоборот, любовь висит на героине «тяжкой гирей». Нет в стихотворении и грозных лермонтовских упрёков (вроде «Иль женщин уважать возможно, когда мне ангел изменил?» или «Во зло употребили вы права, приобретённые над мною»). Лирического героя «Лилички!» интересует только то безумное состояние, в которое его самого повергает расставание.

И стихотворение построено так, чтобы как можно резче передать это состояние. Уже первые строки, интерьер («Дым табачный воздух выел. Комната – глава в кручёныховском аде»), вводят нас в напряжённое, даже трагическое настроение. Затем в двух предложениях временной контекст: прошлое («Помнишь, за этим окном впервые руки твои, исступлённый, гладил»), настоящее («Сегодня сидишь вот, сердце в железе») и будущее («День ещё – выгонишь, может быть, изругав»). Потом призыв «Дай простимся сейчас» и просьба «выреветь горечь обиженных жалоб», после чего со всё усиливающейся остротой высказаны эти жалобы («А у любви твоей и плачем не вымолишь отдых», «А я и не знаю, где ты и с кем», «так измучила»), и наконец кульминация – самоубийство, которое лирический герой не совершит, потому что над ним «не властно лезвие ни одного ножа», кроме взгляда героини. В свете гибели Маяковского это четверостишие («И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать») звучит особенно страшно: будто бы предчувствуя этот свой последний шаг, поэт заклинал себя от него. За кульминацией следует только куда менее острая, последняя, уже не подразумевающая никаких действий просьба «последней нежностью» «выстелить» «уходящий шаг».

Однако наряду с этой обычной для лирики в целом главной темой в стихотворении «Лиличка!» есть и мотивы, характерные для Маяковского лично.

Так, очень интересны сравнения, использованные в жалобах: бык, которого «трудом уморят», и «уставший слон» – ни с кем менее крупным, мощным и грубым своего лирического героя Маяковский не сравнивает, как в «Облаке в штанах»: «жилистая громадина», «глыба», которой «многое хочется!». Эпитет к слову «душа» также обыкновенный для Маяковского – она у лирического героя почти всегда «цветущая», великая. Только у такого героя чисто личные вроде бы проблемы могут восприниматься как вселенская катастрофа.

С другой стороны, интересно противопоставление в третьей жалобе («Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени»): лирический герой противопоставлен «поэту». Это новое в отношении к словам «поэт» и «поэзия» (вместо мистического и восторженного – по крайней мере неоднозначное: тяжёлый, но полезный труд и нечто высшее, неописуемое одновременно) вообще свойственно Маяковскому.

И в «Лиличке!» оно проявляется ещё раз: «Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша?» Понятно, что этот вопрос не требует ответа, но если всё же отвечать на него, то ответ будет: нет! Слова не могут остановить героиню, а следовательно, и происходящее расставание; по сравнению с «жадным дыханием» жизни они только «сухие листья» «последней нежности», которыми можно «выстелить» «уходящий шаг».