ВЕРЛЕН И СЕЗАН Я стукаюсь о стол, о шкафа острия - четыре метра ежедневно мерь. Мне тесно здесь в отеле Istria - на коротышке rue Campagne - Premiere. Мне жмет. Парижская жизнь не про нас - в бульвары тоску рассыпай. Направо от нас - Boulevard Montparnasse, налево - Boulevard Raspail. Хожу и хожу, не щадя каблука,- хожу и ночь и день я,- хожу трафаретным поэтом, пока в глазах не встанут виденья. Туман - парикмахер, он делает гениев - загримировал одного бородой - Добрый вечер, m-r Тургенев. Добрый вечер, m-me Виардо. Пошел: "За что боролись? А Рудин?.. А вы, именье возьми подпальни..." Мне их разговор эмигрантский нуден, и юркаю в кафе от скульни. Да. Это он, вот эта сова - не тронул великого тлен. Приподнял шляпу: "Comment ca va, cher camarade Verlaine?" Откуда вас знаю? Вас знают все. И вот довелось состукаться. Лет сорок вы тянете свой абсент из тысячи репродукций. Я раньше вас почти не читал, а нынче - вышло из моды,- и рад бы прочесть - не поймешь ни черта: по-русски дрянь,- переводы. Не злитесь,- со мной, должно быть, и вы знакомы лишь понаслышке. Поговорим о пустяках путевых, о нашинском ремеслишке. Теперь плохие стихи - труха. Хороший - себе дороже. С хорошим и я б свои потроха сложил под забором тоже. Бумаги гладь облевывая пером, концом губы - поэт, как блядь рублевая, живет с словцом любым. Я жизнь отдать за сегодня рад. Какая это громада! Вы чуете слово - пролетариат? - ему грандиозное надо. Из кожи надо вылазить тут, а нас - к журнальчикам премией. Когда ж поймут, что поэзия - труд, что место нужно и время ей. "Лицом к деревне"- заданье дано,- за гусли, поэты-други! Поймите ж - лицо у меня одно - оно лицо, а не флюгер. А тут и ГУС отверзает уста: вопрос не решен. "Который? Поэт? Так ведь это ж - просто кустарь, простой кустарь, без мотора". Перо такому в язык вонзи, прибей к векам кунсткамер. Ты врешь. Еще не найден бензин, что движет сердец кусками. Идею нельзя замешать на воде. В воде отсыреет идейка. Поэт никогда и не жил без идей. Что я - попугай? индейка? К рабочему надо идти серьезней - недооценили их мы. Поэты, покайтесь, пока не поздно, во всех отглагольных рифмах. У нас поэт событья берет - спишет вчерашний гул, а надо рваться в завтра, вперед, чтоб брюки трещали в шагу. В садах коммуны вспомнят о барде - какие птицы зальются им? Что будет с веток товарищ Вардин рассвистывать свои резолюции?! За глотку возьмем. "Теперь поори, несбитая быта морда!" И вижу, зависть зажглась и горит в глазах моего натюрморта. И каплет с Верлена в стакан слеза. Он весь - как зуб на сверле. Тут к нам подходит Поль Сезан: "Я так напишу вас, Верлен". Он пишет. Смотрю, как краска свежа. Monsieur, простите вы меня, у нас старикам, как под хвост вожжа, бывало от вашего имени. Бывало - сезон, наш бог - Ван-Гог, другой сезон - Сезан. Теперь ушли от искусства вбок - не краску любят, а сан. Птенцы - у них молоко на губах,- а с детства к смирению падки. Большущее имя взяли АХРР, а чешут ответственным пятки. Небось не напишут мой портрет,- не трут понапрасну кисти. Ведь то же лицо как будто,- ан нет, рисуют кто поцекистей. Сезан остановился на линии, и весь размерсился - тронутый. Париж, фиолетовый, Париж в анилине, вставал за окном "Ротонды". |