"Серебряный век" русской поэзии... Имена, даты, направле­ния... Многие его представители ощутили счастливые мину­ты подъема и славы, а затем были втоптаны в безвременье тяжелыми сапогами революции, гражданской войны и культа личности.

Николай Гумилев. Многие десятилетия мы были обрече­ны на слухи и домыслы о его судьбе — и о жизни его, и уж тем более об обстоятельствах гибели. В час, когда он родился, морская крепость Кронштадт была сотрясаема штормом. Старая нянька увидела в этом своеобразный знак, сказав, что у родившегося "будет бурная жизнь". И она оказалась права: поиски, метания, страсть к путеше­ствиям — короткие, но бурные тридцать пять отпущенных Всевышним лет.

Как говорят, поэт в России — больше, чем поэт. И никто не может сказать о поэте лучше, чем говорят его стихи:

 

Я пропастям и бурям вечный брат.

Но я вплету в воинственный наряд

Звезду долин, лилею голубую.

 

Поэзия Гумилева аполитична, и это один из моментов, который, наряду с искусством стиха, привлекает меня в его творчестве. В его стихах нашли отражение и любовь, и путешествия, и война, и экзотика. Только политика оста­лась в стороне. Гумилева волновали не вопросы обустрой­ства мира, а сам удивительный и неведомый мир, ощущения от соприкосновения с ним. Он создал теорию акмеизма, призывая воспринимать мир безоговорочно, но сам акмеи­стом не стал, потому что был больше, значительнее этого направления. Кажется, что каноны акмеизма были для него лишь условностью. А какие были у него учителя! Анненский, Вийон, Готье, Брюсов.

Николай Гумилев — прирожденный поэт, построивший собственный мир слова и чувства. Время доказало, что этот мир нам не чужд, как не чужды любовь и грусть, счастье и разочарование. Но печаль стихов Гумилева особенно ли­рична, особенно чувственна, по особенному завораживающа и трогательна:

 

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далеко-далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

 

Каждая книга Гумилева — это итог сделанного им на момент ее выхода, это осмысление жизни и серьезная работа души, которая

 

Глас Бога слышит в воинской тревоге

И Божьими зовет свои дороги.

 

Его философская лирика вылилась в сборник "Колчан", в котором он задается вопросами, ранее его не волновав­шими, совершает открытия, доселе ему недоступные, нап­ример:

 

Я вежлив с жизнью современною,

Но между нами есть преграда.

Все, что смешит ее, надменную,

Моя единая отрада.

 

Несмотря на большую увлеченность экзотическими стра­нами Африки и Азии, Николай Гумилев безгранично предан родине. В то время, когда многие уже покинули или собира­лись покидать Россию, он возвращается, идя навстречу пер­вой волне эмиграции. Я не знаю, как сложилась бы его судь­ба вне родины, но для русской поэзии он сделал максимум того, что мог, именно потому, что вернулся. А не вернуться Николай Гумилев не мог, потому что однажды сделал для себя открытие:

 

Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.