В 1871 году по случаю новой постановки в Малом театре в Москве комедии Грибоедова «Горе от ума» Иван Александ­рович Гончаров написал свой критический этюд «Мильон тер­заний», посвященный не столько сценическому воплощению комедии, сколько самому произведению. В этой статье Гон­чаров писал о том исключительном месте, которое занимает комедия в русской литературе, о ее свежести и живучести почти пятьдесят лет спустя после создания. Могу добавить, что все эти оценки и выводы Гончарова сохранили свою ак­туальность и до нашего времени, а суждения писателя не потеряли точности и объективности. Гончаров назвал «Горе от ума» бессмертным произведением и предсказал ему долгую жизнь, «пока будет существовать стремление к почестям помимо заслуги, пока будут водиться мастера и охотники угод­ничать и «награжденья брать и весело пожить», пока сплетни, безделье, пустота будут господствовать не как пороки, а как стихии общественной жизни». Однако не только сатиричес­кий пафос отметил в комедии Гончаров. Он указал и на осо­бый характер образа Чацкого и его роль в комедии и в обществе. Как видно сейчас — особенно сейчас, — это предсказа­ние романиста и критика полностью оправдалось. До сих пор комедия вызывает самый живой интерес у читателей, не схо­дит со сцен разных театров. Чем же можно объяснить такую долговечность этого произведения?

Дело конечно же не в том, что комедия рисует полную и исчерпывающую картину нравов московского дворянства, ог­раничиваясь рамками событий, происшедших в течение одно­го дня в одном московском доме; и не в том, что комедия дает образец живой московской разговорной речи, богата вырази­тельными речевыми оборотами, свойственными второй рус­ской столице. Причины этого литературного долголетия за­ключаются в постановке и мастерском решении Грибоедовым проблем, которые не теряют своей моральной и политической злободневности. Это прежде всего борьба понятий, как опре­деляет Гончаров, это столкновение старого с молодым, нового с закосневшим. Это конфликт двух поколений не во времен­ном, а в мировоззренческом значении этого слова, то есть все то, что сопровождает смену одной эпохи другой.

Попробуем разобраться, что И. Гончаров имел в виду под «делом» и почему такие понятия, как «дело» и «обновление», ассоциируются у него с образом Чацкого, что вообще могло привлечь его в этом литературном типе, созданном совершен­но в другую эпоху, не имеющую, кажется, ничего общего с эпохой 70-х годов XIX века.

Состояние общества в те моменты его развития, когда на смену одному поколению, определяющему своей деятельнос­тью общественную физиономию, приходит другое, можно сравнить с протеканием заболевания: как развитие заболева­ния сопровождается определенными симптомами, так и в об­ществе неизбежный переход от устаревшего к новому часто переживается очень болезненно. Эти симптомы: нежелание перемен, «глухота» ко всему новому, свежему, боязнь откры­того обличения — очень хорошо показаны в комедии Грибо­едова. Московское дворянство в лице Фамусова, Скалозуба, Хлестовой, Тугоуховских и других представляет собой закос­невшую социальную структуру, в которой все действия людей регламентированы, потеряли свою непосредственную жи­вость, а общественные взгляды, идеалы законсервировались и не в состоянии измениться, реагируя на изменившиеся жиз­ненные потребности. Вот, к примеру, представление Фамусо­ва о женихе, достойном его дочери, афористически сформу­лированное Лизой: «и золотой мешок, и метит в генералы».

Сам Фамусов в разговоре с Чацким перечисляет качества, наличие которых делает молодого человека достойным руки Софьи:

 

Сказал бы я, во-первых: не блажи,

Именьем, брат, не управляй оплошно,

А, главное, поди-ка послужи, —

 

и в подтверждение правильности своих идеалов приводит при­мер дядюшки Максима Петровича, попутно выражая сожа­ление в том, что прошли блестящие времена, которые Чацкий характеризует не иначе; как «веком покорности и страха». Для Чацкого нет образцов в веке минувшем, которым можно было бы следовать в жизни, Фамусов же считает, что в по­рядке вещей строить свою жизнь сообразно с опытом отцов:

 

Смотрели бы, как делали отцы,

Учились бы, на старших глядя!

 

Фамусов и встречает, и провожает человека по одежке, то есть по тому, богат ли человек, знатен ли, какого положения в обществе достиг. В своих действиях он руководствуется только двумя факторами: опытом отцов и общественным мне­нием. Последнее оказывает огромное влияние на образ жизни и нравы высшего света, на общественную мораль. Верно го­ворит Лиза: «Грех не беда, молва нехороша». И Фамусову в первую очередь важно, «что станет говорить княгиня Марья Алексеевна». Фамусов в своих взглядах на жизнь не оди­нок — он, «как все московские», по определению той же Лизы, которая, как и положено слугам в классической коме­дии, является персонажем, обнажающим пороки общества. Вот и княгиня Тугоуховская, стремящаяся во что бы то ни стало составить выгодные партии для своих дочерей, завидя Чацкого, наводит справки о его состоянии, а узнав, что он небогат и не в чинах, презрительно отвергает его. Вот и гра­финя-внучка со своими сословными предрассудками и спе­сью; вот и Скалозуб, которому «только бы досталось в гене­ралы»; вот и Хлестова с моськой и арапкой-девкой. Вот она, толпа мучителей, предателей, «нескладных умников, лука­вых простаков, старух зловещих, стариков»; вот он, век ми­нувший. Александр Андреевич Чацкий, вроде бы тоже при­надлежит к дворянской среде, как и Фамусов, Скалозуб, Мол-чалин. Вроде бы и на службе состоял, и душ четыреста крес­тьян имеет, и водит знакомство со всей московской знатью. Даже был близок с министрами в Петербурге. Что же подвиг­ло его противоречить устоявшимся представлениям о жизни, отвергать общепринятый образ жизни, обличать всеобщую косность и меркантильность интересов?

По всей вероятности, Чацкий, как и декабристы, дитя 1812 года. Он, получивший хорошее образование, обладая блестящим умом, способен на критическую оценку послевоен­ной ситуации, для которой было характерно общественное оживление, пришедшее в непримиримый контраст с непо­движностью, негибкостью, неспособностью к развитию основ­ной массы дворянства. Чацкий не желает принимать за об­разцы таких, как дядюшка Максим Петрович, потому что не видит в них никаких нравственных достоинств, а главное, имеет смелость заявить это во всеуслышание. В разговоре с Фамусовым он ставит под сомнение моральный авторитет отцов, говоря о «подлейших чертах прошедшего житья» и сравнивая новый век с веком минувшим отнюдь не в пользу минувшего.

Чацкий являет собой воплощение общественного движе­ния, он не только обличитель лжи, он еще и борец. Борец за дело, за идею, за правду. Уже в первых беседах его с Фаму­совым заметно сильное расхождение их в самых основных понятиях, определяющих модель жизненного поведения. На все советы Фамусова перестать блажить и брать пример с отцов Чацкий отвечает, что не в состоянии прислуживаться, а служить честно нет возможностей. О том же он беседует с Молчаливым и сетует на то, что «чины людьми даются, а люди могут обмануться». На вечеринке в доме Фамусова Чац­кий, сам того не желая, восстанавливает против себя всех собравшихся просто потому, что сосуществование его с «мос­ковскими» невозможно. И общество прекрасно это почувст­вовало, повергнув и осмеяв его.

Дело не только в несовместимости взглядов Чацкого и московского общества, ведь и Репетилов произносит «кра­мольные речи», однако это никого не трогает. И не случайно Платон Михайлович, хорошо знающий героя и не верящий в его сумасшествие, протестует против клеветы на Чацкого слишком робко и пасует, как только понимает, что оказался против всех. Может быть, он и благородный человек, но в борцы за идею никак не годится, потому что робок. И Репе­тилов, тоже поначалу протестующий, также отступает, узнав, «что это слишком гласно».

Дело прежде всего в том, что Чацкий именно борец, что и замечает в нем Гончаров, говоря, что он «вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу: «Один в поле не воин». «Нет, воин, — восклицает Гончаров, — если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и — всегда жертва». Да, он действительно борец, «способный про­тив всех», чего не может больше никто из персонажей коме­дии.