Комедия «Горе от ума» была написана накануне декабрь­ского восстания 1825 года. Грибоедова связывали с декабрис­тами и политические взгляды, и дружеские узы. Одно мнение было у них о самодержавии, необходимости отмены крепост­ного права, изменения политического строя России. Однако формально он не состоял членом ни одного тайного общества. Грибоедов не разделял взглядов своих друзей на методы ве­дения борьбы, не верил в успех ими задуманного. Он говорил, что «сто прапорщиков не в силах изменить государственный строй России». Но он так тесно был связан с тайными обще­ствами, что поражение их грозило и ему. Друзья понимали это, и решено было в случае неуспеха двух Александров (Гри­боедова и Пушкина) не выдавать.

Тонкий дипломат, человек, превосходно разбирающийся в военном деле, прекрасный музыкант, композитор, Грибое­дов прежде всего был гражданином своего Отечества. И он не мог не отразить в своем произведении тех пороков, что царили в крепостнической Российской империи. Комедия явилась острой и гневной сатирой на быт и нравы дворянской России, она как бы не впрямую, но очень угадываемо показала борьбу между консерватизмом помещиков-крепостников, отсталос­тью самодержавия и новыми настроениями, царившими среди прогрессивной дворянской молодежи.

Представителем этой молодежи в комедии является Алек­сандр Андреевич Чацкий. Чацкий — выразитель идей декаб­ризма. Герцен писал, что если и отразился сколько-нибудь в русской литературе тип декабриста — то это в Чацком.

Биография Чацкого характерна для декабристов. Человек знатной дворянской фамилии, он воспитывался в доме друга отца, Павла Афанасьевича Фамусова, важного московского чиновника. Потом он «съехал» от них. Имел триста (или четыреста) душ крестьян. Служил в Петербурге. Молчалин говорит ему, что они слышали «с министрами про вашу связь, потом разрыв...». Как и многие передовые люди, Чацкий бро­сил службу. «Кто путешествует, в деревне кто живет...» — рассказывает он о своих друзьях. Следовательно, есть друзья, Чацкий не одинок. Недаром он так часто произносит пугаю­щее Фамусова «мы»: «где, укажите нам, Отечества отцы?», «теперь пускай из нас один, из молодых людей...» За каждым его словом сила нового поколения молодых людей, не требу­ющих «ни мест, ни повышенья в чин», а служащих делу своей Родины.

Декабристы прежде всего боролись за отмену крепостного права, раскрывали всю его паразитическую сущность.

Все гости Фамусова — помещики-крепостники.

Крепостного они не считают за человека, это их собствен­ность, их вещь. Можно заставить его петь соловьем, пока танцуют и веселятся гости, можно выслать на поселение, от­править человека, выросшего в городском доме, в деревню «за птицею ходить», как обещает Фамусов Лизе. Чацкий гневно обличает самодурство, «барство дикое» в монологе «А судьи кто?». Вот перед нами

 

Нестор негодяев знатных,

Толпою окруженных слуг;

Усердствуя, они в часы вина и драки

И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг

На них он выменял борзые три собаки!!!

 

Были в ходу еще и' крепостные театры. Но любители-по­мещики, державшие их, никогда не задумывались о тех тра­гедиях, что разыгрывались в жизни, а не на сцене, когда крепостных актеров, воспитанных в иных условиях, грамот­ных, образованных, знающих даже иностранные языки, от- правляли обратно в деревню или продавали. Да и в самих театрах чаще царила плетка, чем муза. И таких «любителей» обличает Чацкий. Он восстает против самодурства и беззако­ния тех, кто, «великолепные соорудя палаты» и заимев дру­зей в суде, преспокойно живет себе «не видя слез, не внемля стону» (Пушкин).

Крепостничество неразрывно связано с бюрократизмом чиновничества. «Не служит, то есть в том он пользы не нахо­дит», — осуждает Фамусов Чацкого. Для самого Фамусова служба — это не польза родине, до которой ему дела нет, а польза себе, средство укрепить свое положение и положение своих родственников: «При мне служащие чужие очень редки, все больше сестрины, свояченицы детки».

Против такого отношения к службе и выступали декаб­ристы. В знак протеста они бросали ее, уходили в отставку, уезжали в деревни.

Идеал Фамусова — Максим Петрович, который все чины добывал, «сгибаясь вперегиб». Для единомышленников же Чацкого это уже предание. Идеал их — человек, который не торопится «вписаться в полк шутов», «кто служит делу, а не лицам», о чем, не скрываясь, говорит Чацкий. Эти слова вызывают у Фамусова бурю негодования: «Строжайше б за­претил я этим господам на выстрел подъезжать к столицам». Мы-то знаем, как относится к делу Фамусов: «А у меня что дело, что не дело, обычай мой такой: подписано — так с плеч долой». И то, что Чацкий, как все передовые люди, не скры­ваясь, говорит о своем презрении к «низкопоклонникам и дельцам», порождает у Фамусова неодолимое желание изба­виться от таких людей, как Чацкий. «Не слушаю! Под суд!» — кричит он. В этом споре проявляется гражданствен­ность Чацкого. «Я не поэт, я — гражданин», — говорил поэт-декабрист Рылеев. Долг гражданина — служить на благо Оте­чества. И здесь мы видим связь Чацкого с декабристами.

Гражданственность Чацкого мы видим и в его борьбе про­тив галломании, преклонения перед Западом. «Как с детских лет привыкли верить мы, что нам без немцев нет спасе­нья», — с сожалением говорил он. Его обличительный моно­лог о встрече с французиком из Бордо — один из самых страстных. Передовые люди России, многие из которых вышли на Сенатскую площадь, боролись за национальную самобытность русского народа, против слепого подражания Западу. Горькая ирония звучит в словах Чацкого:

 

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ

Хотя б по языку нас не считал за немцев.

 

Декабристы были сторонниками всеобщего обучения. Они считали, что ученье должно охватывать всех и учить надо тому, что пригодится для служения Отчизне. Военные вводят систему ланкастерских обучений для солдат и солдатских детей.

Это отражено и в комедии. С негодованием рассказывает княгиня о педагогическом институте в Петербурге.

 

...С ума сойдешь от этих, от одних

От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,

Да от ланкарточных взаимных обучений, —

 

слышится со всех сторон. И не зря нападают на ученье гости Фамусова: они чувствуют в этом опасность для себя. «Ученье — вот чума!» — восклицает Фамусов. Ему вторит Скалозуб. В этой их ненависти чувствуется сила того, что они ненавидят: сила ученья, живого слова.

Чацкий — представитель передовой молодежи. «Это — декабрист!» — писал Герцен, Чацкий близок к декабристам не только по своим идеям и воззрениям, но и по страстности убеждения, вере в правоту своих идей и справедливость своего дела. Грибоедова часто обвиняли в том, что Чацкий высказы­вает свои самые заветные мысли перед Фамусовым и ему подобными, что он «мечет бисер перед свиньями». Но это не так. Во-первых, как и большинство декабристов, он верил, что если указать человеку недостатки его, то он исправится. Кроме того, Фамусов своей хвалебной «одой» Максиму Пет­ровичу как бы бросил вызов Чацкому. «Вы, нынешние, ну-тка?» И Чацкий, беззаветно верящий в правоту своих слов и идеалов, не может не принять вызов. Софья? Чацкий борется за нее. Каждое его слово обращено к ней. И он уезжает, лишь поняв, что его усилия прошли даром.

Чацкий не уезжает, а бежит из Москвы. Он терпит пора­жение. Это как бы предчувствие поражения декабристов. Но как к Чацкому, так и ко всем декабристам можно отнести слова Гончарова, что Чацкий и декабристы сломлены коли­чеством силы старой, но они нанесли ей смертельный удар качеством силы свежей. Декабристы были первыми. «...Пере­довой воин, застрельщик и всегда — жертва», — продолжает Гончаров.

«Наш скорбный труд не пропадет, из искры возгорится пламя!» — писал из Сибири поэт-декабрист Одоевский. И ко всем им, декабристам, равно как и к Чацкому, можно отнести слова Пушкина:

 

Товарищ! Верь, взойдет она,

Звезда пленительного счастья.

Россия вспрянет ото сна

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!