Недавно состоявшаяся экскурсия в музей-квартиру М.Горького оставила противоречивые впечатления: роскошный особняк в стиле модерн (реквизированный у миллионера, купца-мецената Рябушинского) — для про­летарского писателя, редкая коллекция миниатюрных фигурок из кости и нефрита. Строгие шкафы с книга­ми до самого потолка, дорогие картины, фотографии сына, внучек, друзей и знакомых... Известно, что Горь­кий не любил этот дом, чувствовал себя в нем, как в зо­лотой клетке. Побывавший у него в 1925 году Р. Роллан записал в дневнике: «Он очень одинок, хотя никогда не бывает один», «в его душе происходит жестокая борь­ба, о которой никто ничего не знает». И уж совсем крас­норечивый вывод — «У старого медведя на губе кольцо».

Экскурсовод рассказал, что Горький не мог встречать­ся, с кем ему хочется, под видом заботы о его здоровье посетителей тщательно фильтровали. В музее я узнал разные версии гибели сына и смерти самого М. Горько­го. Секретарь Горького, оказывается, был агентом ГПУ... Все это требует осмысления и переоценки того, что знал раньше о Горьком. А что знал? То, что в учебнике, осо­бенно интереса не вызывало. Из прочитанного запом­нилось лишь что-то из раннего творчества...

Первые же строки молодого Горького были призы­вом к геройству, а не к идиллическому мещанскому по­кою. Романтические песни, «Старуха Изергиль» — все это, на мой взгляд, подлинное искусство: прекрасный, «цветистый» язык, сказочная метафоричность, яркость, необычайность героев, возвышенные мечты и чувства, великолепная пейзажная живопись.

Когда Горький принес Короленко рассказ «Старуха Изергиль», тот сказал: «Странная какая-то вещь. Это — романтизм, а он давно скончался. Очень сомневаюсь, что сей Лазарь достоин воскресения. Мне кажется, вы поете не своим голосом. Реалист вы, а не романтик, ре­алист!» Но после рассказа «Челкаш» Короленко вынуж­ден был признать в молодом авторе и реалиста, и ро­мантика. Горький сам замечательно тонко определил причину двойственности своего раннего творчества. Он так и говорит, что давление «томительно бедной жиз­ни» понуждало его украсить нищету существования ска­зочными вымыслами, тогда как богатство живых впечат­лений бытия находило выражение в рассказах реалис­тического характера.

Ранние реалистические рассказы перекликаются с тем, что описано в автобиографической трилогии («Детство», «В людях», «Мои университеты»). «Свинцо­вые мерзости русской жизни» — и в то же время «здоро­вое, яркое, творческое», что есть в русском народе. Все это написано в традициях русской классики XIX века и близко мне. Драматургия Горького, по-моему, сродни чеховской, но более заострена социально. «Дачники», «Дети солнца», «Васса Железнова», увиденные по теле­визору, достаточно интересны. «На дне» — пьеса, застав­ляющая спорить, размышлять о правде и лжи, о смысле человеческого существования, о сострадании, об ответ­ственности за свою личную судьбу.

Афоричность языка привлекает, многое запоминает­ся надолго. Поражает мастерство речевых характерис­тик: ночлежники — живые человеческие типы. Спор­ным представляется Сатин как антипод Луки. Он гораз­до менее убедителен, чем Лука, к тому же сам признает его правоту («молодец старик»). Больше всего спорить хочется с романом «Мать».

Многие страницы написаны с большой художествен­ной выразительностью (описание жизни рабочей сло­бодки, история жизни и смерти слесаря Михаила Вла­сова, интересен Андрей Находка, волнуют переживания Ниловны, ее загадочный сон и др.), но в целом читать довольно скучно, а уж идея насильно осчастливить все человечество, оправдание революционного террора (чего стоит Николай Весовщиков, готовый «забрызгать кровью небеса» во имя идеи) — абсолютно неприемле­мы для меня. Думается, что «своевременность» этой кни­ги в прошлом и сухой, схематичный, холодный Павел никого уже увлечь не сможет. А вот материнская великая любовь Ниловны, которая, как библейская Мария, приносит своего сына в жертву людям, не может не при­влечь. Послеоктябрьское творчество Горького мало зна­комо мне. Изучено обзорно «Дело Артамоновых», «Жизнь Клима Самгина», последний роман, судя по те­левизионной версии, грандиозное и, возможно, самое важное и талантливое из всего, что написано Горьким. Обязательно надо прочитать, если осилю.

Несмотря на то, что не все принимаю в Горьком, я думаю, не правы те, кто заявляет о том, что нужно от­бросить его за ненадобностью. Мне интересна личность Горького, поскольку он один из тех, кто «сделал себя сам». Как это ни банально звучит, в разное время Горь­кий был разным (это доказывают его «Несвоевремен­ные мысли»), и, следовательно, справедливо будет ска­зать, что никакой эпизод из жизни писателя не может характеризовать его полностью, что он лишь звено в цепи сложной, но исполненной глубокого смысла судьбы.