Горький Максим - псевдоним современного русского писателя Алексея Максимовича Пешкова. Род. в мещанской семье нижегородского обойщика. Четырех лет от роду потерял отца. «Семи лет (читаем мы в автобиографии Г.) меня отдали в школу, где я учился пять месяцев. Учился плохо, школьные порядки ненавидел, товарищей тоже, ибо всегда я любил уединение. Заразившись в школе оспой, я кончил ученье и более уже не возобновлял его. В это время мать моя умерла от скоротечной чахотки, дед же разорился...» В жизни мальчика наступает полоса тяжелых испытаний. «Восьми лет меня отдали в «мальчики» в магазин обуви, но месяца через два я сварил себе руки кипящими щами и был отослан вновь к деду. По выздоровлении меня отдали в ученики к чертежнику, дальнему родственнику, но через год, вследствие очень тяжелых условий жизни, я убежал от него и поступил на пароход в ученики к повару. Дальнейшая жизнь очень пестра и сложна: из поварят я снова возвратился к чертежнику, потом торговал иконами, служил на Грязе-царицынской железной дороге сторожем, был крендельщиком, булочником, случалось жить в трущобах..."

Ни на одном из этих этапов Г. не оставляет мучительная жажда знания. Он читает все книги, какие только попадаются под руку. Будучи пароходным поваренком, он читает франк-масонов и Александра Дюма, Гуака или непреоборимую верность» и стихотворения Пушкина. Уже десяти лет Г. начинает вести дневник, куда заносит «впечатления, выносимые из жизни и книг». В Казани открывается новый период в жизни Г. [с 1886]: он знакомится с революционерами-народниками. К 1888 относится первая и неудачная попытка агитации. В 1889 — в Нижнем Новгороде — его арестовывают за сношения с поднадзорными. В 1891 Г. отправляется в поисках работы по России, проходит Поволжье, Дон, Украину. В тифлисской газете появляется первый рассказ Г. «Макар Чудра» [1892] — автор его работал в ту пору в тифлисских железнодорожных мастерских.

Начинается работа в провинциальной прессе («Волжский вестник», «Самарская газета», где Г. ведет фельетон под псевдонимом Иегудиил Хламида). Произведения Г. печатаются в «Русском богатстве», «Северном вестнике», «Русской мысли». В 1898 с бешеным успехом расходятся два томика его рассказов. В 1902 Г. выбирается почетным академиком по разряду изящной словесности; по настоянию Николая II выборы аннулированы ввиду «политической неблагонадежности» Г. Годом раньше Г. был в самом деле арестован в Нижнем и сослан в Арзамас. Примыкая первоначально к либеральному крылу «освободительного» движения, Г. все более. разочаровывался в либеральной буржуазии и решительно сближался с революционным пролетариатом и его авангардом — большевиками. Посаженный в 1905 в Петропавловскую крепость, что вызвало протест многих видных западных писателей, Г. в 1906 — выпущенный на свободу — эмигрировал в Италию и поселился на острове Капри. Г. субсидирует нелегальный социал-демократический орган «Искра», участвует [1905] в организации легальной большевистской газеты «Новая жизнь», присутствует с правом совещательного голоса на лондонском съезде РСДРП [1907], близко сходится и потом переписывается с В. И. Лениным. В период реакции [1907—1912] Г. колеблется между Лениным и «впередовцами», с одной стороны, участвуя в организации пропагандистской школы на Капри, сотрудничая в газете группы А. Богданова «Вперед», ударяясь в богостроительство (см.) и в этом духе выступая в повести «Исповедь», с другой стороны [ближе к 1912] — снова подчиняясь влиянию Ленина, участвуя в большевистской «Звезде», где были напечатаны некоторые из его «Сказок», редактируя беллетристический отдел большевистского органа «Просвещение» (см. переписку с Лениным в Ленинских сборниках II, III). В годы империалистической воины Г. становится во главе антимилитаристического журнала «Летопись». После Февральской и Октябрьской революций Г. снова временно отходит от большевизма в качестве организатора и сотрудника газеты «Новая жизнь», однако принимает активное участие в общественной работе, являясь инициатором Комиссии по улучшению быта ученых, сыгравшей в годы голода огромную роль в жизни научных работников, возглавляя издательство «Всемирная литература» (впоследствии переставшее существовать), ставившего своей задачей издание классиков мировой литературы. Болезнь легких вынудила Г. с 1921 поселиться в Италии на острове Капри. Новый поворот в сторону Ленина отразился ярко в двух статьях о нем, представляющих одну из лучших характеристик Вл. Ильича — одна из них была помещена в журнале «Коммунистический Интернационал». В 1928 Г. временно вернулся в СССР, где ему была устроена советской и пролетарской общественностью восторженная встреча, а его литературный юбилей ознаменован грамотой Совнаркома, наименованием его именем Лит-ого отделения I МГУ, избранием его в члены Коммунистической Академии и др. Вернувшись в 1929 окончательно в СССР, Г. редактирует созданный им журнал «Наши достижения» и принимает ближайшее участие в редактировании посвященного культуре и литературе советского Востока журнала «Советская страна». Огромной заслугой Г. являются его начавшиеся еще до Октябрьской революции заботы о собирании и воспитании рабочих и крестьянских писателей. В годы, когда литератуpa рабочих и крестьян еще только зарождалась, Г. уверенно пропагандировал мысль, что трудовые массы «бодро», «со свежими силами» приступят к созданию «новой культуры» (предисловие к стихам И. Морозова). В 1914, издавая под своей редакцией первый сборник произведений пролетарских писателей, Г. в предисловии подчеркивал, что «пролетариат может создать свою художественную литературу, как он создал с великим трудом и огромными жертвами свою ежедневную прессу», и что со временем об этой маленькой книжке упомянут, как «об одном из первых шагов русского пролетариата к созданию своей художественной литературы». Ту же роль собирателя и воспитателя писателей из рабочих и крестьян продолжает Г. выполнять и в настоящее время как своими советами начинающим, так и своими публичными программными выступлениями перед рабкорами, писателями-красноармейцами и т. п. Уже в годы первой нашей революции Г. пользовался любовью рабочих читателей, наиболее передовых, в особенности своим романом «Мать», и — как явствует из библиотечных отчетов — он в настоящее время является наиболее читаемым рабочими писателем и все больше завоевывает расположение читателя из крестьян. Своей ненавистью к мещанству, своим культом борьбы за разумное, истинно человеческое устроение общества Г. был созвучен передовому пролетарскому авангарду нашей первой революции и созвучен нашей эпохе, когда пролетариат в союзе с некулацкими элементами деревни строит новую форму общественно-культурной жизни. Имея в виду как широкую читаемость Г. рабочими, так и идеологическую близость его к борющемуся рабочему классу, В. И. Ленин и назвал в свое время Г. — «пролетарским писателем».

В. Ф.

Критика отмечала необычайный успех раннего Г. и пыталась вскрыть его причины. Одни искали их в необычной биографии Г., другие — в своеобразии воспроизводимого материала (босячество), третьи — в талантливости писателя. Ни одна из этих причин не может быть признана достаточной: биография Г. была известна лишь немногим, босяки же воспроизводились в русской литературе и прежде — достаточно указать Левитова (см.). В литературе того времени были и более талантливые писатели. В недостаточно точной, но приближающейся к истине формуле эта причина указана С. Трубецким («Научное слово», кн. I за 1904, стр. 32): «тут играет значительную роль и самое содержание и соответствие общественному настроению». Причины успеха Горького приходится искать в том, что социальная направленность его творчества шла по той же линии, по какой развивались общественные настроения широких слоев населения, недовольных существующим общественным порядком.

Социально направленное творчество Г., полное постоянного протеста, нередко откликающееся на самые злободневные политические факты («9-е января», «Русские сказки» и т. п.), как нельзя более соответствовало тому общественному движению, которое, переходя от побед к поражениям и от поражений к новым победам, волновало страну. Творчество Горького развертывалось в период подготовки революции 1905 и затем нарастания движения к революциям 1917 и падало на благоприятную почву. Не случайно поэтому популярное в свое время противопоставление Г. — «бодрого протестанта», эмблема которого — «смелый сокол» — Чехову, эмблема которого — «тоскующая и скорбная чайка» (Стpажнев, Антон Чехов и Максим Горький, сб. «К правде», 1904). Чайка символизировала уходящее, сокол звал к борьбе за будущее. Общественное движение принимало сторону сокола. Процесс общественного движения за социальное переустройство закономерно и неизбежно включал как два необходимых момента — творчество Г. и напряженный читательский интерес к нему.

Литературная деятельность Г. являлась художественным сознанием низших слоев мелкой городской буржуазии — периода победоносного шествия капитализма и одновременно подготовительного периода, ведущего капитализм к своему краху. Эволюция горьковского творчества — это художественное выражение эволюции указанного социального слоя в его выбрасывании из своих устойчивых социальных рамок в орбиту влияния пролетариата.

Как известно, 90-е гг. были периодом быстрого развития капитализма. «...В течение 1890—1899 гг., побеждая мелкое производство, рутинную технику, отсталые общественные отношения, промышленный капитализм быстро сдвинул русскую промышленность в течение одного десятилетия далеко вперед» (Лященко, История русского народного хозяйства, стр. 401). Это развитие капитализма отзывается на мелкой буржуазии, как обостренный процесс ее дифференциации. Единицы выделяются наверх — в ряды буржуазии, сотни и тысячи — на дно и в ряды пролетариата. Кризис 1890—1900 также не мог не отозваться на мелкой буржуазии в сторону ее дальнейшей дифференциации, выбрасывания из относительно устойчивых социальных рамок, революционизирования низших слоев городской мелкой буржуазии. Рост настроений протеста против существующего общественного порядка, недовольство им, стремление найти выход из своего положения — являются следствием этого экономического процесса. На этом пути намечаются грани соприкосновения этого движения указанных социальных слоев с революционным движением пролетариата.

Этот процесс выдвигал на арену общественной жизни ту группу мелкой буржуазии, к-рая противопоставляла себя капитализму, протестовала против него и существующих общественных порядков, шла в орбиту влияния пролетарского революционного движения. Пролетариат, идя к своей диктатуре, увлекал за собой определенные слои мелкой буржуазии. Последняя шла с ним или отступала на определенных этапах, но логика экономической действительности неизбежно толкала ее по пути протеста — по пути к пролетариату.

Данный процесс и нашел свое выражение в художественном творчестве Г. Не случайно поэтому то, что творчество напрель Л. Андреева, одного из талантливейших писателей рассматриваемого периода, не приобрело такого длительного общественного значения, ибо в нем нашло свое художественное выражение бегство от действительности, мучительный и неразрешимый разлад между направлением общественного развития и стремлениями мелкобуржуазной интеллигенции, — неразрешимая трагедия выбиваемого из социального седла класса, пытающегося найти свое художественное сознание в уходе к вечным проблемам — смерти, мысли, власти, жизни человека и т. п. Человек выступает здесь в своей таинственной неразрешимой загадочности и запутанности. Весь мир становится неразгаданным, подавляющим сознание ужасом. Это была реакция мелкобуржуазного писателя на процесс усиленного развития капитализма, реакция в сторону отхода от действительности, бегство в безнадежность. Творчество Г. шло по противоположному пути — бунта, протеста, принятия действительности во имя ее переустройства.

Социальная направленность творчества) Г. — основная его черта, конфликт человека и общественных условий — основная) его проблема, преодоление общественных условий во имя человека — основная его тенденция. Формы проявления этой направленности у Горького трояки: легенды и сказки — это противопоставление образов сильных, смелых и гордых — инертной, скучной и неприглядной обыденности, противопоставление реальной действительности — действительности идеализированной. Таковы — «Макар Чудра», «Старуха Изергиль», «Песня о соколе», «Хан и его! сын». Образы даны здесь схематично отрешенными от жизненного наполнения подчеркиванием какой-то одной особо характерной для них черты. Сильный человек противопоставлен слабому, вольный — рабу, гордый — униженному. Желание, недостижимое в жизни, возводится здесь в идеальное бытие. В противовес бессилию своему в социальной действительности, рабству и постоянному принижению в ней — в легенде и сказке Г. человек становится вольным, сильным и гордым. Публицистические очерк и Г. дают суждение о жизни и осуждение ее. Образы здесь заменяются доказательствами; и это не недостаток творчества. Как легендарная, так и публицистическая струя были у Г. формой выражения социальной активности: в одном случае путем творчества символов, в другом — путем публицистических суждений (таковы публицистические очерки «Однажды осенью», «9-е января», «В Америке», «Интервью», «Русские сказки» и др.).

Основной план горьковского творчества — реалистическое повествование. Сюда относятся и такие крупные произведения, как «Фома Гордеев», «Трое», «Мать», «Жизнь Матвея Кожемякина»; из последних произведений — «Мои университеты», «Дело Артамоновых», «Жизнь Клима Самгина». Сюда же относятся и драматические произведения автора. В этих произведениях, особенно в очерках «По Руси», Г. дает образы окуровщины, богатое отображение всей уездной России. Публицистика нередко перебивает здесь развертывание образов, а отдельные образы выступают как символы, как широкие, но схематические обобщения. Во всех этих проявлениях творчество Г. выступает как социально направленное, выносящее суждение об общественных условиях, ищущее преодоления изображаемой действительности.

Творчество Г. в своем развитии шло от образов отвлеченных, эмоционально-насыщенных, от противопоставления реальной действительности — действительности идеализированной, желанной. В этих образах преодоление действительности происходит на основе идеализации силы, гордости, свободы. Освобождение от гнета социальных условий достигается в отвлечении гордых, свободных, сильных людей-соколов, в противовес ужам, не свободным и не желающим свободы, бессильным, униженным. Таковы все эти отвлечения, как Лойко-Зобар, Донко, Сокол, Мальва, Варенька Олесова, Кузька Косяк, Кувалда и др., они противопоставляются ужам — Петунниковым, Полкановым, Тихонам Павловичам.

Это резкое противопоставление на дальнейшем этапе творчества в значительной мере теряет свою абстрактность. Выход за пределы данной действительности Горький пытается найти на почве ее самой, ее средствами. В соответствии с этим образы Г. получают реальное наполнение, берутся в связи с конкретными условиями жизни. Главное место в творчестве Г. этого периода занимают окуровские люди, окуровский быт. И затем вплоть до самого последнего произведения — «Жизнь Клима Самгина» — Г. преимущественно занят различными категориями образов мелкобуржуазной интеллигенции, расщепившейся на вышедших в буржуа и протестующих. Основной образ, в котором нашло свое художественное выражение социальное основание творчества, в котором это последнее выступает как наиболее адекватное социальной действительности и как наиболее характеризующее именно данный этап развития социального феномена, раскрытого в Г., — это образ человека, выброшенного из своей колеи, неудовлетворенного угнетающей действительностью, но бессильного преодолеть ее средствами самой действительности. Отсюда — неразрешимые противоречия, постоянная неудовлетворенность, трагедия этого человека. Этот образ вырастает на почве противопоставления ему ряда других, побочных образов.

Социальные условия, в которых живут горьковские люди, неприглядны. Это мещанское существование, до краев переполненное скукой, будничной беспорывностью. «Скучно» — одна из самых излюбленных у них характеристик жизни. В этой жизни слишком мало праздников, порывов, зато вдоволь зверства, мещанского самодовольства и озлобленности. Взамен уважения к достоинству человека — его постоянное унижение. Нет прочного, устойчивого места — постоянное перебрасывание человека, заставляющее его крепко держаться за жизнь, драться за нее. «Мир — зверь» — такова формула этой действительности. Постоянная неустойчивость своего социального положения, порожденная развивающимся ходом капиталистических отношений, рождает неудовлетворенность действительностью и отрицание ее.

Каковы же пути этого отрицания, данные в образах Г.? Укажем здесь основные.

В творчестве Г. мы встречаемся с мечтателем, заменяющим действительную ограниченность жизни привлекательной, убаюкивающей мечтой. Мечта о необыкновенном, переодевание обыкновенных будничных людей и отношений в прекрасный, но иллюзорный блеск желанного, но недостижимого, подмена неприглядной правды призраком, ложью. Все это — различные варианты конфликта стремлений к красочной жизни и порабощения жизнью. Это — простейший элементарный путь отрицания гнетущей действительности и ее преодоления. Но преодоление иллюзорно: оно не уничтожает рабства жизни, а лишь украшает его, навевает человечеству «сон золотой». Жизнь вскоре вступает в свои права, разрушает мечту, резко разоблачает ее. Мечта необходима — это постоянно утверждают герои Г., — но не дает выхода и недостаточна — это постоянно утверждает суровая жизнь, врываясь своей неукоснительной и прямолинейной правдой. Замена неприглядной жизни мечтой о лучшей жизни, ложь, прикрашивающая жизнь, — это свойство бессильных, придавленных жизнью людей. Таковы: Тереза («Болесь»), Яков («Трое»), Арина («Скуки ради»), Торсуев («Рассказ о безответной любви»), Фома Вараксин («Романтик»), такова, мечта о королеве Марго («В людях») и др.

Эти образы входят в творчество Горького как необходимые, но не как стержневые элементы, здесь выступают свои философы.

проповедники прекрасной лжи. Их проповедь, направленная на утешение людей, нередко приносит еще большие мучения и всегда разбивается жизнью. Таков Лука («На дне»), Протасов («Дети солнца»), Отшельник (рассказ того же названия) и др. Их наилучшие стремления и их утешения прикрашивают гнет жизни, но не дают из нее выхода.

Вторая категория образов — это безвольные рабы жизни, «ненужные». Действительность коверкает и выбрасывает их как ненужную ветошь, часты уходы героев такого типа в монастырь. Таковы: Митрий («На плотах»), Никита («Дело Артамоновых»), Павел («Васса Железнова») и др.

Бессилие и ненужность нередко ведут к подлости. Но подлость эта объясняется не злой волей, не демоническим эгоизмом, а их безволием, неприспособленностью образов: Евсей («Жизнь ненужного человека»), герой рассказа «Карамора», Никонова («Жизнь Клима Самгина»).

Ни образы мечтателей и утешителей, ни образы ненужных и безвольных людей не являются центральными для действительности социальной группы, говорившей через Г. Всей логикой произведений они оттесняются как нечто преодолеваемое, еще действительное, но уже не разумное, ибо в самой социальной действительности низших слоев мелкой буржуазии назревал выход не только в мечту и не только в рабскую ненужность, но и в протест, в борьбу, в реальное отрицание гнета во имя реальных же целей.

На этой основе и выступает характерный для Г. образ человека, отрицающего неприглядность жизни, протестующего, пытающегося найти выход в самой жизни. Образы неудовлетворенных жизнью, ищущих себе место в действительности, проходят через все произведения Г. В эволюции горьковского творчества одни образы идут от Орлова («Супруги Орловы»), другие — от Николая Павловича («Тоска»). К первым относятся — Фома Гордеев («Фома Гордеев»), Илья Лунев («Трое») и др. В этих образах дан беспредметный, неосознанный в своей цели протест против тесноты жизни, ведущий благодаря своей беспредметности к личному краху этих героев. Ко второй категории относятся: Матвей Кожемякин («Жизнь Матвея Кожемякина»), Петр Артамонов («Дело Артамоновых»), Клим Самгин («Жизнь Клима Самгина»). Они недовольны жизнью, но участвуют в ней, подчиняясь ее течению. Они — скептики, постоянно разрываемые противоречиями между своим осуждением жизни и полной неуверенностью в себе, своих целях, своей воле. Несмотря на свое участие в жизни — они ее сторонние наблюдатели. Из них рождаются потом и образы сильных и уверенных буржуа, и образы разрушающих буржуазное благополучие пролетарских революционеров. Маякин («Фома Гордеев»), Варавка («Жизнь Клима Самгина»), Алексей и Мирон Артамоновы («Дело Артамоновых») относятся к первой категории. Скептицизм и тоска Тихона Павловича здесь преодолеваются. В них живет активность, сознание своей устойчивости, довольство своим положением на почве буржуазного существования. Но есть и другой путь приобретения силы, активности и воли, путь, который избрали герои с наиболее полно выраженной психологией класса. Хищный Челкаш («Челкаш»), освобождающийся от жадности собственничества, Мальва («Мальва»), освобождающаяся от условностей и пут обыденной морали, Варенька Олесова («Варенька Олесова»), Кувалда («Бывшие люди») с его низвержением мещанского благополучия Петунниковых, и Сатин («На дне») с его проповедью «Человека». Протест и бунт, намеченные в Орлове — Фоме Гордееве, приобретают здесь более реальный смысл. Наиболее ярким и вместе с тем символическим выражением этого преодоления действительности по пути нарушения ее, по пути стремления к идеалу — является гордый «Человек», поставленный над людьми и жизнью; этот абстрактный идеал абстрактного человека, достаточно общий, чтобы будить чувство протеста, не дает, однако, указаний пути, средств, цели реальной борьбы за реальные идеалы. Такими же по существу были «Песня о соколе» и «Песня о буревестнике». Этот беспредметный в ранних образах Г. протест впоследствии конкретизируется, приобретает реальное наполнение в образах пролетарских революционеров. Но эти образы не получили полноценного идеологического и художественного выражения. В «Матери» наиболее ярко развиты — мать, Андрей Находка и Рыбин. Павел дан схематично и несколько книжно. Интересно восприятие революции Андреем Находкой. Он по-своему воспринимает и проповедует социалистические идеи, и в его устах они звучат более возвышенно, чем у рационалиста Павла Власова, но менее верно по своему социальному смыслу. Характерно, что он расширяет лозунг социал-демократии: «люди всех стран, соединяйтесь в одну семью». Он поднимает «сегодня наше знамя, знамя разума, правды, свободы». Он непрочь облечь свои идеи в архаические религиозные формы: «Мы пошли теперь крестным ходом во имя бога нового, бога света и правды, бога разума и добра».

Руководящее начало в Находке — его эмоциональное, почти религиозное восприятие идеи объединения людей, идеи изгнания из жизни несправедливости, его неясная мечта о новом справедливом мире. Эта борьба по всему своему социальному составу укладывается в рамки протеста против тесноты жизни во имя абстрактного «Человека». Чрезвычайно интересно преломились социалистические идеи в образе Ионы («Исповедь»), богочеловек — богоборчество, социализм как религия и т. п. Все это не что иное, как своеобразное преломление социалистических идей в мелкой буржуазии, своеобразные социалистические утопии. Нил «в Мещанах» назван автором машинистом и также, по существу, вступает в конфликт с мещанством, во имя гордой, свободной личности. И лишь в пьесе «Враги» есть более уверенная попытка дать классовую психологию пролетариата. Но эти произведения и эти образы наименее художественны, наименее полноценны, в них больше всего идейных и художественных противоречий. Это произошло в силу того, что пролетариат еще выступает в творчестве Г. не как субъект, а как его объект. Пролетарская идеология повлияла на творчество Г., но преломилась там, как проповедь абстрактного «Человека» гуманности, свободы личности, своеобразного утопического социализма — она не могла найти своего адекватного художественного и идеологического выражения.

Метод развертывания указанных образов находится в соответствии с тем социальным содержанием, которое в них дано. В основе развертывания образа у Г. нет устойчивого сюжетного стержня. Образы развертываются не на основе развития органических отношений между героями, вытекающими из их общей бытовой или другой связи, а на основе хроникального накопления образов, положений, ремарок автора и т. п. Произведения Г. по своему типу — скорее дневники. Одни ведутся от имени самого Г., другие от имени центрального, по замыслу автора, героя. Наиболее характерное для Г. построение — это жизнеописание. Так построены — «Фома Гордеев» (жизнеописание Фомы Гордеева), «Исповедь» (жизнеописание Ионы), «Трое» (жизнеописание Ильи Лунева), «Жизнь ненужного человека», «Жизнь Матвея Кожемякина», «Жизнь Клима Самгина», «Детство», «В людях», «Мои университеты» (последние три произведения дают хронику фактов от лица автора), и др. Не случайно, что там, где Г. не связывает себя необходимостью стройной интриги, он наиболее ярок: «Детство», «В людях», «Мои университеты» — несомненно наиболее совершенные произведения Г. Но в них и наиболее полно выражено стремление отрешиться от стройного сюжета.

Г. всего слабее там, где необходимо наибольшее действие героев. Таковы его пьесы. Здесь автор должен облекать свое творчество в формы менее адекватные его содержанию.

Характеристика образов, событий развертывается вокруг героя, поставленного в центр произведения (Фома Гордеав. Илья Лунев, Матвей Кожемякин, Петр Артамонов, Клим Самгин и др.). Смежные образы группируются вокруг центрального. Они вводятся часто механически (благодаря встрече), их введение нередко не мотивировано логикой произведения. Герои приходят и уходят, обменявшись двумя-тремя репликами, чтобы не возвращаться, или возвращаются для такой же эпизодической роли. Второстепенные герои вводятся как разновидности человеческого рода, они заинтересовывают автора сами по себе, а не в связи с необходимой логикой произведения. Отдельные образы могут быть удалены или переставлены без того, чтобы существенно нарушилась логика произведения. Характеристика образов достигается не их углубленной трактовкой, а количественным накоплением вводных образов. Здесь не встретятся герои с усложненной психологией и философией. Их психологическое и идейное содержание сводится к небольшому количеству характерных черт. Здесь нет большого внутреннего усложнения психологии отдельных героев, как у Толстого, Достоевского. Произведение строится на основе развития психологии многих действующих лиц. В «Матвее Кожемякине», «Жизни Клима Самгина» так велико количество героев, так несложно их внутреннее содержание, что некоторые из них выпадают из контекста восприятия, мелькают, как. случайные тени.

Произведения Г. строятся по принципу механического накопления положений, событий, описаний природы, быта, внешности героев и т. п. Каждый из этих элементов приобретает в произведении самодовлеющий характер, ослабленно связанный с необходимой логикой развертывания основного конфликта, данного в произведении. Отдельные эпизоды выпадают из необходимой логики основной интриги произведения, они для нее не существенны. В этом отношении особенно характерны вставки песен и описания пения, рассказы героев о своей жизни, пейзажи, рассуждения автора и т. п. Элементы эти вводятся не в силу необходимости для основной интриги и для характеристики образов, а в силу их самостоятельной важности. Так пейзаж, описание пения выступают у раннего Г. как начала, противопоставленные скучной и обыденной жизни. Эти особенности сами по себе не являются недостатком творчества, они являются этапом развития творчества определенной социальной группы, — они легко объяснимы условиями образа протестующего человека, выбиваемого из своей устойчивой социальной базы, движущегося к пролетариату, хотя и не сливающегося с ним. Разрушение устойчивых жизненных рамок, протест против гнета жизни во имя человека, социальная направленность творчества — все это выразилось в отвлечении от устойчивой сюжетной интриги, для которой нужны устоявшиеся жизненные рамки, в выдвижении личности героя, ибо отношения изменчивы, изменчива обстановка. Действие выступает не как процесс, а как событие — личность вырастает и связует эти элементы. Социальная направленность не дает материала для психологического самоуглубления, она вырастает в необходимость суждения о жизни, о многих фактах, о многих людях, о всей жизни. Автор проводит перед читателем вереницу образов, фактов, чтоб выразить суждение о «мерзостях жизни», чтоб через образы свои протестовать против «свинцовых мерзостей». Но так как этот протест основан еще не на действии, не на массовом движении, перестраивающем жизнь, не на действии борющегося пролетариата, — он превращается в проповедь, в протест мыслящих, но еще не действующих людей.