«Обыкновенная история», опубликованная в 1847 году в «Современнике», была первым художественным произведением И.А. Гончарова, появившимся в печати.

Над «Обыкновенной историей» писатель работал в течение трех лет. В статье автобиографического харак­тера «Необыкновенная история» (1875—1878) он писал: «Роман задуман был в 1844 году, писался в 1845, и в 1846 мне оставалось дописать несколько глав». Гончаров не­сколько вечеров сряду читал Белинскому свою «Необыкновенную историю». Белинский был в восторге от но­вого таланта, выступавшего так блистательно. До того, как отдать свое произведение «на суд» Белинскому, Гон­чаров несколько раз читал его в дружеском литератур­ном кружке Майковых. Прежде чем появиться в печа­ти, роман претерпел много исправлений и переделок.

Вспоминая позднее 40-е годы, мрачную пору никола­евского царствования, когда огромную роль в борьбе с феодально-крепостнической реакцией играла передо­вая русская литература, Гончаров писал: «Крепостное право, телесное наказание, гнет начальства, ложь пред­рассудков общественной и семейной жизни, грубость, дикость нравов в массе — вот что стояло на очереди в борьбе и на что были устремлены главные силы русской интеллигенции тридцатых и сороковых годов».

«Обыкновенная история» показала, что Гончаров был чутким к интересам своего времени писателем. В произведении нашли отражение изменения и сдвиги, которые происходили в жизни крепостнической России 1830—1840 гг. Призывая к борьбе с «всероссийским зас­тоем», к труду на благо отчизны, Гончаров страстно ис­кал вокруг себя те силы, тех людей которые могли бы осуществить стоящие перед русской жизнью задачи.

Сущность псевдоромантического миросозерцания, присущего значительной части идеалистически настро­енной, оторванной от действительности дворянской интеллигенции 30-х годов, раскрыта Гончаровым в об­разе основного героя романа — Александра Адуева. По­чву, на которой вырастало это явление, художник видел в дворянско-поместном крепостническом строе жизни, в барском помещичьем воспитании.

Романтическое восприятие жизни, возвышенные отвлеченные мечты о славе и подвигах, о необыкновен­ном, поэтические порывы — кто не проходил в какой-то мере через все это в молодости, в «эпоху юношеских волнений». Но заслуга Гончарова как художника в том, что он показал, как извращают и уродуют эти юношес­кие мечты и иллюзии барски-крепостническое воспи­тание.

Молодой Адуев о горе и о бедах знает только «по слу­ху» — «жизнь от пеленок улыбается ему». Праздность, незнание жизни «преждевременно» развили в Адуеве «сердечные склонности» и чрезмерную мечтательность. Перед нами один из тех «романтических ленивцев», бар­чуков, которые привыкли беспечно жить за счет труда других. Цель и счастье жизни молодой Адуев видит не в труде и творчестве (трудиться казалось ему странным), а в «возвышенном существовании». В имении Адуевых царят «тишина... неподвижность... благодатный зас­той». Но в имении он не находит поприща для себя. И Адуев уезжает «искать счастья», «делать карьеру и ис­кать фортуну — в Петербург». Вся фальшь житейских понятий Адуева начинает раскрываться в романе уже в первых столкновениях избалованного ленью и барством племянника — мечтателя с практическим и умным дя­дюшкой, Петром Иванычем Адуевым. В борьбе дяди с племянником отразилась и тогдашняя, только что на­чинавшаяся ломка старых понятий и нравов — сентимен­тальности, карикатурного преувеличения чувства друж­бы и любви, поэзия праздности, семейная и домашняя ложь напускных, в сущности небывалых чувств, пустая трата времени на визиты, на ненужное гостеприимство и т.д. Словом, вся праздная мечтательная и аффектационная сторона старых нравов с обычными порывами юности к высокому, великому, изящному, к эффектам, с жаждой высказать это в трескучей прозе, всего более в стихах.

Адуев-старший на каждом шагу безжалостно высмеи­вает напускную, беспочвенную мечтательность Адуева-младшего. «Твоя глупая восторженность никуда не годится«, »с твоими идеалами хорошо сидеть в деревне», «за­будь эти священные да небесные чувства, а пригляды­вайся к делу». Но молодой герой не поддается нравоу­чениям. «А разве любовь не дело?» — отвечает он дядюш­ке. Характерно, что после первой неудачи в любви Аду­ев-младший жалуется «на скуку жизни, пустоту души». Страницы романа, посвященные, описанию любовных похождений героя, — разоблачение эгоистического, соб­ственнического отношения к женщине, несмотря на все романтические позы, которые принимает герой перед избранницами своего сердца.

Восемь лет возился с Александром дядюшка. В конце концов племянник его становится деловым человеком, его ждет блестящая карьера и выгодный брак по расче­ту. От былых «небесных» и «возвышенных» чувств и меч­таний не осталось и следа. Эволюция характера Алек­сандра Адуева, показанная в «Обыкновенной истории», являлась «обыкновенной» для части дворянской моло­дежи того времени. Осудив романтика Александра Аду­ева, Гончаров противопоставил ему в романе другое, бес­спорно по ряду черт более положительное, но отнюдь не идеальное лицо — Петра Ивановича Адуева. Писа­тель, не бывший сторонником революционного преоб­разования феодально-крепостнической России, верил в прогресс, основанный на деятельности просвещен­ных, энергичных и гуманных людей. Однако в произве­дении нашли отражение не столько эти взгляды писа­теля, только существовавшие в реальной действитель­ности противоречия, которые несли с собой шедшие на смену «всероссийскому застою» буржуазно-капиталистические отношения. Отвергая романтизм адуевского тол­ка, писатель вместе с тем чувствовал неполноценность философии и практики буржуазного «здравого смысла», эгоизм и бесчеловечность буржуазной морали адуевых-старших. Петр Иваныч умен, деловит и по-своему «по­рядочный человек». Но он в высшей степени «безраз­личен к человеку, к его нуждам, интересам». «Смотрят, что у человека в кармане да в петлице фрака, а до ос­тального и дела нет-, — говорит о Петре Иваныче и ему подобных его жена Лизавета Александровна о своем супруге: «Что было главной целью его трудов? Трудился ли он для общей человеческой цели, исполняя заданный ему судьбою урок, или только для мелочных причин, чтобы приобрести между людьми чиновное и денежное значение, для того ли, наконец, чтобы его не гнули в дугу нужда, обстоятельства? Бог его знает. О высоких це­лях он разговаривать не любил, называл это бредом, а говорил сухо и просто, что надо дело делать».

Александр и Петр Иваныч Адуевы противопоставле­ны не только как провинциальный дворянин-романтик и делец-буржуа, но и как два психологически противо­положные типа. «Один восторжен до сумабродства, дру­гой — ледян до ожесточения», —говорит Лизавета Алек­сандровна о племяннике и муже.

Гончаров стремился найти идеал, то есть нормаль­ный тип человека не в Адуеве-старшем и не в Адуеве-младшем, а чем-то ином, третьем, в гармонии «ума» и «сердца». Ясный намек на это содержится уже в образе Лизаветы Александровны Адуевой, несмотря на то, что «век» ее «заел», по справедливому замечанию Белинс­кого, Петр Иваныч.

К числу этих замечательных образов, следует отнес­ти не только Лизавету Александровну, но и Наденьку.

Дочь несколькими шагами — впереди матери. Она без спросу полюбила Адуева и почти не скрывает этого от матери или молчит только для приличия, считая за со­бою право распоряжаться по-своему своим внутренним миром и самим Адуевым, которым, изучив его хорошо, овладела и командует. Это ее послушный раб, нежный, бесхарактерно-добрый, что-то обещающий, но мелко самолюбивый, простой, обыкновенный юноша, каких везде много. И она приняла бы его, вышла бы замуж — и все пошло бы обычным ходом.

Но явилась фигура графа, сознательно-умная, ловкая, с блеском. Наденька увидала, что Адуев не выдержива­ет сравнения с ним ни в уме, ни в характере, ни в воспи­тании. Наденька в своем быту не приобрела сознания ни о каких идеалах мужского достоинства, силы и какой силы? Ее достало разглядеть только, что она видела ты­сячу раз во всех других юношах, с которыми танцевала, немного кокетничала. Она на минуту прислушалась к его стихам. Она ждала, что сила, талант кроются там. Но оказалось, что он только пишет сносные стихи, но о них никто не знает, да еще дуется про себя на графа за то, что этот прост, умен и держит себя с достоинством. Она перешла на сторону последнего: в этом пока и состоял сознательный шаг русской девушки — безмолвная эман­сипация, протест против беспомощного для нее авто­ритета матери.

Но тут и кончилась эта эмансипация. Она осознала, но в действие своего сознания не обратила, останови­лась в неведении, так как и самый момент эпохи был моментом неведения.

«Обыкновенная история» сразу же поставила Гонча­рова в первый ряд прогрессивных писателей-реалистов. В «Обыкновенной истории» в полной мере сказался сильный и оригинальный талант Гончарова, призванно­го мастера русского реалистического романа.