Вряд ли кто-то будет спорить, что одни из лучших страниц бунинской прозы посвящены Женщине. Перед читателем предстают удивительные женские характе­ры, в свете которых меркнут мужские образы. Это осо­бенно характерно для книги «Темные аллеи». Женщи­ны играют здесь главную роль. Мужчины, как прави­ло, — лишь фон, оттеняющий характеры и поступки героинь.

Бунин всегда стремился постичь чудо женственнос­ти, тайну неотразимого женского счастья. «Женщины кажутся мне чем-то загадочным. Чем более изучаю их, тем менее понимаю» — такую фразу выписывает он из дневника Флобера.

Вот перед нами Надежда из рассказа «Темные ал­леи»: «...в горницу вошла темноволосая, тоже чернобро­вая и тоже еще красивая не по возрасту женщина, по­хожая на пожилую цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треу­гольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой». С удивительным мастерством Бунин находит нужные слова и образы. Кажется, что они имеют цвет и форму. Несколько точных и красочных штрихов — и перед нами портрет женщины. Однако Надежда хо­роша не только внешне. Она обладает богатым и глубо­ким внутренним миром. Более тридцати лет хранит она в душе любовь к барину, некогда соблазнившему ее. Они встретились случайно в «постоялой горнице» у до­роги, где Надежда — хозяйка, а Николай Алексее­вич — проезжий. Он не в состоянии подняться до вы­соты ее чувств, понять, отчего Надежда не вышла за­муж «при такой красоте, которую ...имела», как можно всю жизнь любить одного человека.

В книге «Темные аллеи» много других обаятельнейших женских образов: милая сероглазая Таня, «простая душа», преданная любимому, готовая ради него на любые жертвы («Таня»); высокая статная красавица Катерина Николаевна, дочь своего века, которая может показаться слишком смелой и экстравагантной («Анти­гона»); простодушная, наивная Поля, сохранившая дет­скую чистоту души, несмотря на свою профессию («Мадрид») и так далее.

Судьбы большинства героинь Бунина складываются трагически. Внезапно и скоро обрывается счастье Оль­ги Александровны, офицерской жены, которая вынуж­дена служить официанткой («В Париже»), расстается с любимым Руся («Руся»), умирает от родов Натали («Натали»).

Печален финал еще одной новеллы этого цикла — «Галя Ганская». Герой рассказа, художник, не устает любоваться прелестью этой девушки. В тринадцать лет она была «мила, резва, грациозна ...на редкость, личико с русыми локонами вдоль щек, как у ангела». Но время шло, Галя повзрослела: «...уж не подросток, не ангел, а удивительно хорошенькая тоненькая девушка... Ли­чико под серой шляпкой наполовину закрыто пепель­ной вуалькой, и сквозь нее сияют аквамариновые гла­за». Страстным было ее чувство к художнику, велико и его влечение к ней. Однако вскоре он собрался уе­хать в Италию, надолго, на месяц-полтора. Напрасно уговаривает девушка своего возлюбленного остаться или взять ее с собой. Получив отказ, Галя покончила счеты с жизнью. Только тогда художник понял, что по­терял.

Невозможно остаться равнодушным и к роковому очарованию малороссийской красавицы Валерии («Зой­ка и Валерия»): «...она была очень хороша: крепкая, ладная, с густыми темными волосами, с бархатными бровями, почти сросшимися, с грозными глазами цвета черной крови, с горячим темным румянцем на загоре­лом лице, с ярким блеском зубов и полными вишневы­ми губами». Героиня маленького рассказа «Комарг», несмотря на бедность своей одежды и простоту манер, просто мучит мужчин своей красотой. Не менее пре­красна и молодая женщина из новеллы «Сто рупий». Особенно хороши ее ресницы: «...наподобие тех райских бабочек, что так волшебно мерцают на райских индий­ских цветах». Когда красавица полулежит в своем ка­мышовом кресле, «мерно мерцая черным бархатом сво­их ресниц-бабочек», помахивая веером, она производит впечатление таинственно прекрасного, неземного суще­ства: «Красота, ум, глупость — все эти слова никак не шли к ней, как не шло все человеческое: поистине была она как бы с какой-то другой планеты». И каковы же оказываются изумление и разочарование рассказчика, а вместе с ним и наши, когда выясняется, что обладать этой неземной прелестью может каждый, у кого в кар­мане найдется сто рупий!

Вереница обаятельнейших женских образов в но­веллах Бунина нескончаема. Но, говоря о женской кра­соте, запечатленной на страницах его произведений, нельзя не упомянуть об Оле Мещерской, героине рас­сказа «Легкое дыхание». Какая это была удивительная девушка! Вот как описывает ее автор: «В четырнадцать лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очаро­вание которых еще никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей». Но главная суть очарования Оли Мещерской была не в этом. Всем, наверное, приходилось видеть очень кра­сивые лица, на которые надоедает смотреть уже через минуту. Оля была прежде всего веселым, «живым» че­ловеком. В ней нет ни капли чопорности, жеманства или самодовольного любования своей красотой: «А она ничего не боялась — ни чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни растрепанных волос, ни заголившегося при падении на бегу колена». Девуш­ка словно излучает энергию, радость жизни. Однако «чем прекраснее роза, тем быстрее она отцветает». Фи­нал этого рассказа, как и других бунинских новелл, трагичен: Оля погибает. Однако обаяние ее образа так велико, что и сейчас в него продолжают влюбляться романтики. Вот как пишет об этом К. Г. Паустовский: «О, если бы я знал! И если бы я мог! Я бы усыпал эту могилу всеми цветами, какие только цветут на земле. Я уже любил эту девушку. Я содрогался от непоправимо­сти ее судьбы. Я... наивно успокаивал себя тем, что Оля Мещерская — это бунинский вымысел, что только склонность к романтическому восприятию мира застав­ляет меня страдать из-за внезапной любви к погибшей девушке».

Паустовский же назвал рассказ «Легкое дыхание» печальным и спокойным размышлением, эпитафией девичьей красоте.

На страницах бунинской прозы есть немало строк, посвященных сексу, описанию обнаженного женского тела. Видимо, современники писателя не раз упрекали его в «бесстыдстве» и низменных чувствах. Вот какую отповедь дает писатель своим недоброжелателям: «...как люблю я... вас, «жены человеческие, сеть прель­щения человеком»! Эта «сеть» нечто поистине неизъяс­нимое, божественное и дьявольское, и когда я пишу об этом, пытаюсь выразить его, меня упрекают в бесстыд­стве, в низких побуждениях... Хорошо сказано в одной старинной книге: «Сочинитель имеет такое же полное право быть смелым в своих словесных изображениях любви и лиц ее, каковое во все времена предоставлено было в этом случае живописцам и ваятелям: только подлые души видят подлое даже в прекрасном...»

Бунин умеет очень откровенно говорить о самом ин­тимном, но никогда не переступает ту границу, где уже нет места искусству. Читая его новеллы, не находишь даже намека на пошлость или вульгарный натурализм. Писатель тонко и нежно описывает любовные отноше­ния, «Любовь земную». «И как жену обнял и он ее, все ее прохладное тело, целуя еще влажную грудь, пахну­щую туалетным мылом, глаза и губы, с которых она уже вытерла краску». («В Париже»).

А как трогательно звучат слова Руси, обращенные к любимому: «Нет, погоди, вчера мы целовались как-то бестолково, теперь я сначала поцелую тебя, только ти­хо, тихо. А ты обними меня... везде...» («Руся»).

Чудо бунинской прозы достигнуто ценой великих творческих усилий писателя. Без этого немыслимо большое искусство. Вот как пишет об этом сам Иван Алексеевич: «...то дивное, несказанно-прекрасное, не­что совершенно особенное во всем земном, что есть те­ло женщины, никогда не написано никем. Надо найти какие-то другие слова». И он нашел их. Словно худож­ник и ваятель, Бунин воссоздал гармонию красок, ли­ний и форм прекрасного женского тела, воспел Красо­ту, воплотившуюся в женщине.