Салтыков-Щедрин обогатил русскую сатиру разнообразием жанров и форм. Неожиданная смелость в выборе жанра позво­ляла по-новому смотреть на мир. Щедрину легко давались и большие, и малые жанры: пародии, сказки, сатирические рас­сказы, повести и, наконец, роман. Самым любимым и посто­янным жанром у автора был цикл, так как он позволял дина­мично развивать образ, вводить бытовые зарисовки, обличать жизнь.

«История одного города» и представляет собой своеобраз­ный цикл глав, посвященных жизнеописаниям глуповских градоначальников. Щедрин подчеркивает, что трагизм поло­жения жителей города Глупова обусловлен их рабской покор­ностью и долготерпением. Автор указывал, что «История одного города» не пародия на российскую действительность и ис­торию, а антиутопия, то есть предупреждение потомкам о том, как нельзя жить.

Салтыков-Щедрин высмеивает суетливую борьбу за власть Амальки и Ираидки, подразумевая при этом смутное время после смерти Петра I и борьбу за престол Анны Иоанновны и Елизаветы. Щедрин использует при этом гротеск, доходящий до абсурда: власть сменяется каждый день, а народу до этого нет дела, так как правительницы улещают его спиртным.

В главе «Органчик» с горечью Щедрин подчеркивает, что правят народом бездушные автоматы типа Брудастого, умею­щие говорить лишь: «Разорю!» и «Не потерплю!».

Градоначальникам нет дела до бедствий народных, они поглощены лишь своими интересами. Это наглядно показано в главах «Соломенный город» и «Голодный город»: в городе пожары, народ пухнет с голоду, а начальник развлекается со стрельчихами Аленкой и Домашкой. Милитаристский харак­тер внешней политики России Щедрин отобразил в главе «Войны за просвещение». Бородавкин хотел завоевать саму Византию, ездил по Глупову из конца в конец и стрелял из пушек.

В условиях самодержавной России невозможно было вы­работать конституцию, отвечавшую интересам народа, и Щед­рин осмеивает бесполезные попытки Сперанского, изображая его под фамилией Беневоленского.

Но пиком в изображении ничтожества и бездуховности градоначальников является образ Угрюм-Бурчеева, в котором многие современники Щедрина узнавали жестокого военного министра Александра I Аракчеева. С горьким сарказмом пишет автор о причудах этого выродка: после его смерти в подвале нашли какие-то одичавшие существа — это были его жена и дети, которых он морил голодом. Он стремился сделать из людей машины, работающие под барабанную дробь и мар­ширующие вместо отдыха. Он посягнул на саму природу, вот почему в финале «Истории одного города» возникает Нечто, огромная грозовая туча. Что она таит для глуповцев: освобож­дение от тиранствующих градоначальников или наступление более тяжелой реакции — Щедрин не объясняет. Сама жизнь, само поведение людей должны дать ответ на этот вопрос.

Своеобразное и важное место в жанровой системе Салты­кова-Щедрина занимает роман. В семидесятые годы Щедрин не раз заявляет о том, что «семейный роман» изжил себя. Поэтому он расширяет рамки романа и пишет сатиру на де­градирующий помещичий класс, показывая распад семейно-родственных отношений. В «Господах Головлевых» ярко про­является такая сторона таланта Салтыкова-Щедрина, как уме­ние не только показывать смешную, пошлую сторону жизни, но и обнаруживать в этой пошлой стороне потрясающий тра­гизм.

Головлевы — «мелкая дворянская сошка», «рассеянная по лицу земли русской»- Они изначально охвачены идеей приоб­ретения, материального благополучия и процветания семьи. Собственность для них — краеугольный камень мироздания. Собственность — даже предмет самопожертвования: «...собе­рут, бывало, тележонку крестьянскую, кибитчонку кой-какую на нее навяжут, пару лошадочек запрягут — я и плетусь... На извозчика, бывало, гривенника жаль, — на своих на двоих от Рогожской до Солянки пру!»

Припасание объединяет враждующие силы в семье. Даже отверженный Степка-балбес принимает в нем участие, хотя заранее знает, что ему не перепадет ничего.

Денежные отношения — единственная реальная нить, связывающая отцов и детей. «Иудушка знал, что есть человек, значащийся по документам его сыном, которому он обязан в известные сроки посылать условленное... жалование и от ко­торого, взамен того, он имеет право требовать почтения и по­виновения».

Только дважды в романе проявляются истинно человечес­кие отношения. В первом случае — между чужими, во вто­ром — между одичавшей родней. Запоминается доброе отно­шение к Степке-балбесу крепостного «сердобольного трактир­щика Ивана Михайлыча», который бескорыстно, из сострада­ния ведет домой нищего Степку. После этого душевная бли­зость между людьми возникает, когда Порфирий Владимирыч жалеет сироту Анниньку.

В целом же мерилом ценности человека в романе является его способность обеспечивать «свое семейство не только «нуж­ным, но и излишним». В противном случае человек — «лиш­ний рот».

Арина Петровна создала могущество головлевского рода. Но вместе с этим у нее возникает какое-то чувство обманутых надежд, вызванное детьми, их «непочтительностью», неуме­нием «угодить» родителям. Вся богатая жизнь Арины Петров­ны бедна радостями. И под конец ее гнетут в Погорелке не недостатки, а «ощущение пустоты».

Порфирий Головлев доводит до крайности, до предела общие черты семейства. Как собственник и приобретатель он близок какими-то гранями героям «Мертвых душ», Тартюфу Мольера, пушкинскому Скупому рыцарю. Его образ организу­ется мотивом лицемерного пустословия. Слово утрачивает смысл в устах Иудушки, бросаются в глаза его «разглагольст­вования», фальшиво-благостные и ласкательные.

Весь процесс, который медленно переживала Арина Пет­ровна, убеждаясь в пустоте своих жизненных итогов, у Иудушки предельно сжат. В финале романа Салтыков-Щедрин подвергает его самому страшному испытанию — пробуждению совести.

Пробуждение «одичалой» совести Порфирия Владимиро­вича доказывало, что гибель рода произошла не от одного злодея. Для Щедрина трагедия головлевской семьи в том, что она отторгнута от труда и истинных человеческих отношений. Герой осознал в себе вину своего рода, вобрал в себя тяжесть ответственности за все проступки и вынес себе смертный при­говор.

После прочтения этого романа у меня осталось странное двойственное ощущение. С одной стороны, было омерзительно читать об Иудушке, который, как паук, плетет вереницу ин­триг против своих родных. Но, с другой стороны, в финале романа возникало чувство жалости к нему как к единственно­му, осознавшему вину рода Головлевых и искупившему ее.

Салтыков-Щедрин считал, что зло несет в себе самом нрав­ственное возмездие. Он создает в конце романа горькую кар­тину пробуждения совести, слишком позднего, когда жизнен­ные силы человека уже исчерпаны. Все творчество Салтыко­ва-Щедрина как будто перекликается через много лет с трево­гой гоголевского обращения к читателю: «Все может статься с человеком. Забирайте же с собою в путь... забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом!»