ЧИЧИКОВ — герой поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души» (перв. том 1842, под ценз. назв. «Похождения Чичикова, или Мертвые души»; втор, том 1842-1845). В соответствии со своим ведущим художественным принципом — разворачивать образ из имени — Гоголь дает Ч. фамилию, образованную путем простого повтора невнятного звукосочетания (чичи), не несущего никакой отчетливой смысловой нагрузки. Фамилия, таким образом, отвечает общей доминанте образа Ч., суть которой в фиктивности (А.Белый), мнимости, конформизме: «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок, нельзя сказать, чтоб стар, однако же и не так чтобы слишком молод». В портрете Ч. равным образом отбрасывается как положительное, так и отрицательное начало, все сколько-нибудь существенные внешние и внутренние черты личности отвергаются, сводятся к нулю, нивелируются. Имя и отчество Ч.— Павел Иванович, — округлое и благозвучное, однако не эксцентричное, также подчеркивает желание Ч. слиться со средой, быть в меру заметным («фрак брусничного цвета с искрой»), вместе с тем похожим на других («никогда не позволяет себе неблагопристойного слова», «в приемах… что-то солидное»), держась принципа «золотой середины». В облике Ч. комически переплетены черты церемонной деликатности и грубого физиологизма: «умел польстить каждому», «вошел боком», «садился наискось», «отвечал наклонением головы», «клал в нос гвоздичку», «подносил табакерку, на дне которой фиалки»; с другой стороны — «долго тер мылом < ...> щеки, подперши их < ...> языком», «высморкался чрезвычайно громко», «нос < ...> звучал как труба», «выщипнул из носа две волосинки». В Ч. Гоголь метонимически выделяет нос (ср. с майором Ковалевым, у которого пропал нос): «высунул вперед нос». Нос у Ч. «громоподобен» (А.Белый), сравнивается с «пройдохой-трубой», крякающей в оркестре излишне громко, тем самым Гоголь вносит иронический диссонанс в гармоническую округлость лица Ч. («полное лицо», «вроде мордашки и кашгунчика», «белоснежная щека»), подчеркивая неуемную энергию приобретателя («нос по ветру»), которому судьба щедро раздает щелчки по носу, не в меру длинному. Образ Ч. многофункционален. Ч. является центром так называемой «миражной интриги» (Ю.Манн). Подобно странствующему рыцарю средневекового романа или бродяге плутовского романа, Ч. находится в непрестанном движении, в дороге, он сравним с гомеровским Одиссеем. Правда, в отличие от рыцаря, посвящающего героические деяния Прекрасной Даме, Ч.— «рыцарь копейки», ради последней в сущности Ч. и совершает свои «подвиги». Биография Ч. (гл. 11) есть ряд предварительных деяний к главному подвигу жизни -скупке мертвых душ. Ч. стремится нарастить копейку из ничего, так сказать, «из воздуха». Еще будучи школьником, Ч. пустил в оборот полтину, оставленную ему отцом: «слепил из воску снегиря», выкрасил и выгодно продал; перепродавал голодным одноклассникам булку или пряник, загодя купленные на рынке; два месяца дрессировал мышь и тоже выгодно продал. Полтину Ч. превратил в пять рублей и зашил в мешочек (ср.Коробочка). На службе Ч. входит в комиссию для построения «казенного весьма капитального строения», которое не строится в течение шести лет выше фундамента. Между тем Ч. строит дом, заводит повара, пару лошадей, накупает голландские рубашки, мыла «для сообщения гладкости коже». Уличенный в мошенничестве, Ч. терпит фиаско, лишается денег и благополучия, однако словно возрождается из пепла, становится таможенным чиновником, получает взятку на полмиллиона от контрабандистов. Тайный донос напарника едва не доводит Ч. до уголовного суда; лишь с помощью взяток Ч. удается уйти от наказания. Начав скупать у помещиков крепостных крестьян, значащихся в «ревизских сказках» в качестве живых, Ч. намеревается заложить их в Опекунский совет и сорвать куш на «фуфу», по его выражению. «Миражная интрига» начинает развиваться вследствие неслыханное™, рискованности и двусмысленности сделки, предлагаемой Ч. помещикам. Скандал, разразившийся вокруг мертвых душ, начатый на балу у губернатора Ноздревым и подкрепленный перепуганной Коробочкой, перерастает в грандиозную мистерию фантастической русской действительности николаевского времени и, шире, отвечает духу русского национального характера, а также сущности исторического процесса, как понимает их Гоголь, связывая то и другое с непостижимым и грозным Провидением. (Ср. слова Гоголя: «сплетня плетется чертом, а не человеком. Человек от праздности или сглупа брякнет слово без смысла < ...> слово пойдет гулять < ...> и мало-помалу сплетется сама собой история, без ведома всех. Настоящего автора ее безумно и отыскивать < ...> все на свете обман, все кажется нам не тем, чем оно есть на самом деле. Трудно, трудно жить нам, забывающим всякую минуту, что будет наши действия ревизовать Тот, Кого ничем не подкупишь».) Далее Ч. в пересказе «дамы просто приятной» предстает разбойником Ринальдо Ринальдини, «вооруженным с ног до головы» и вымогающим у Коробочки мертвые души, так что «вся деревня сбежалась, ребенки плачут, все кричит, никто никого не понимает». «Дама приятная во всех отношениях» решает, будто Ч. скупает мертвые души для того, чтобы похитить губернаторскую дочку, а Ноздрев — напарник Ч., после чего «обе дамы отправились каждая в свою сторону бунтовать город». Сложились две враждебные партии: мужская и женская. Женская утверждала, будто Ч. «решился на похищение», так как был женат и его жена написала письмо губернатору. Мужская приняла Ч. одновременно за ревизора, за переодетого Наполеона, сбежавшего с острова Св.Елены, за безногого капитана Копейкина, ставшего атаманом шайки разбойников. Инспектор врачебной управы вообразил, что мертвые души — это умершие от горячки больные вследствие его халатности; председатель гражданской палаты перепугался, что стал поверенным Плюшкина в оформлении крепости на «мертвые души»; чиновники вспомнили, как недавно сольвычегодские купцы, загуляв, «уходили насмерть» устьсысольских купцов, дали взятку суду, после чего суд вынес вердикт, будто устьсысольские «умерли от угара»; кроме того, казенные крестьяне убили заседателя земской полиции Дробяжкина за то, что тот «был-де блудлив, как кошка». Губернатор разом получил две казенные бумаги о розыске фальшивомонетчика и разбойника, тем и другим мог оказаться Ч. В результате всех этих толков умер прокурор. Во 2-м томе Ч. соотносится с антихристом, Русь расшатывается еще сильнее, пущенное слово вызывает волнения раскольников («народился антихрист, который и мертвым не дает покоя, скупая какие-то мертвые души. Каялись и грешили и, под видом изловить антихриста, укокошили неантихристов»), а также бунты мужиков против помещиков и капитанов-исправников, ибо «какие-то бродяги пропустили между ними слухи, что наступает такое время, что мужики должны быть помещики и нарядиться во фраки, а помещики нарядиться в армяки и будут мужики».

Другая функция образа Ч.— эстетическая. Образ Ч. составляют метафоры, окрашенные в разной степени то в эпические, то в иронические, то в пародийные тона: «барка среди свирепых волн» жизни, «незначащий червь мира сего», «волдырь на воде». Вопреки солидности, степенности, телесной осязаемости Ч. («был тяжеленек», «животик < ...> барабан»), вопреки заботе о будущих потомках и желанию стать образцовым помещиком, сущность Ч.— мимикрия, протеичность, способность принимать форму любого сосуда. Ч. меняет лица в зависимости от обстановки и собеседника, часто становясь подобием того помещика, с кем торгуется: с Маниловым Ч. сладкогласен и предупредителен, его речь, точно сахарный сироп; с Коробочкой держится проще и даже сулит ей черта, приходя в ярость от ее «дубинноголовости», с Собакевичем Ч. прижимист и скуп, такой же «кулак», как сам Со-бакевич, оба они видят друг в друге мошенников; с Ноздревым Ч. держится запанибратски, на «ты», изъясняясь о причинах покупки слогом самого Ноздрева: «Ох, какой любопытный: ему всякую дрянь хотелось бы пощупать рукой, да еще и понюхать!» Наконец, в профиль Ч. «очень сдает на портрет Наполеона», ибо тот «тоже нельзя сказать чтобы слишком толст, однако ж и не так чтобы тонок». С этой особенностью образа Ч. неразрывно связан гоголевский мотив «зеркала». Ч., словно зеркало, вбирает в себя прочих героев «Мертвых душ», содержит в зародыше все существенные душевные свойства этих персонажей. Так же, как Коробочка, собиравшая в пестрядевые мешочки отдельно целковики, полтиннички, чет вертачки, Ч. зашивает в мешочек пять рублей. Подобно Манилову, Ч.— прекраснодушный мечтатель, когда, увидев в дороге хорошенькое, «как свеженькое яичко», личико губернаторской дочки, начинает мечтать о женитьбе и двухстах тысячах приданого, а на балу у губернатора почти влюбляется: «видно, и Чичиковы на несколько минут в жизни обращаются в поэтов». Точно Плюшкин, Ч. собирает всякую дрянь в шкатулочку: афишу, сорванную со столба, использованный билет и пр. Шкатулка Ч.— женская ипостась образа. А.Бе-лый называет ее «женой» Ч. (ср. шинель Баш-мачкина — его жена, оказавшаяся «любовницей на одну ночь»), где сердцем является «маленький потаенный ящик для денег, выдвигавшийся незаметно сбоку шкатулки». В ней заключена тайна души Ч., так сказать, «двойное дно». Шкатулка соотносится с образом Коробочки (А.Битов), которая приоткрывает завесу над тайной Ч. Другая ипостась образа Ч.— его бричка. Согласно А.Белому, кони — это способности Ч., особенно чубарый — «лукавый» конь, символизирующей мошенничество Ч., «отчего ход тройки — боковой ход». Коренной гнедой и пристяжной каурой масти — кони-труженики, что внушает Гоголю надежду на воскресение Ч. «из мертвых», отвечает его идеалу направить мчащуюся Русь-тройку по магистральному христианскому пути, по которому вслед за Русью должны пройти европейские страны, уклонившиеся от пути.

Этическая функция образа Ч. По мнению Гоголя, Ч.— неправедный приобретатель («Приобретение — вина всего», 11-я гл.). Сама афера Ч. вытекает из «дела Петра», именно он ввел ревизию крепостных крестьян, положив начало бюрократизации России. Ч.— западник (Д.Мережковский), и Гоголь развенчивает европейский культ денег. Последний обусловливает этический релятивизм Ч.: будучи школьником, он «угождает» учителю, ставящему «заносчивых и непокорных» учеников на колени и морящему их голодом; Ч., напротив, сидит на лавке не шелохнувшись, со звонком подает учителю треух и трижды снимает шапку; когда же учителя выгоняют из училища, «заносчивые и непокорные» собирают ему в помощь деньги, Ч. же дает «пятак серебра, который тут же товарищи его бросили, сказавши: «Эх ты, жила!»» Учитель, узнав о предательстве любимого ученика – Ч., проговорил: «Надул, сильно надул…» Второе предательство Ч. совершает, когда начинает карьеру приобретателя: обещает дочери своего начальника, повытчика, жениться, пускай та старая дева с рябым лицом, но, едва повытчик выбивает Ч. место тоже повытчика в другой канцелярии, Ч. отправляет свой сундук домой и съезжает с квартиры повытчика. «Надул, надул, чертов сын!» — злился повытчик. Подобные поступки Ч. позволяют Д.С.Мережковскому и В.В.Набокову сблизить Ч. с чертом. «Ч.— всего лишь низко оплачиваемый агент дьявола, адский коммивояжер: «наш господин Ч.», как могли бы назвать в акционерном обществе «Сатана и К°» этого добродушного, упитанного, но внутренне дрожащего представителя. Пошлость, какую олицетворяет Ч.,— одно из главных отличительных свойств дьявола…» (Набоков). Сущность Хлестакова и Ч.— «вечная середина, ни то ни сё — совершенная пошлость < ...> два современные русские лица, две ипостаси вечного и всемирного зла — черта» (Мережковский). Насколько призрачна власть денег, свидетельствуют периодические падения и финансовые крахи Ч., постоянный риск попасть за решетку, скитания по городам и весям, скандальная огласка тайны Ч. Гоголь подчеркивает пародийный контраст между богатырской предпринимательской энергией Ч., стремящегося построить капитал на трупах («Народу, слава Богу, вымерло немало…»), и ничтожным результатом: непременным фиаско Ч. (Ср. слова Муразова: «если бы с этакой волей и настойчивостью, да на доброе дело!».) Сотериологическая функция (спасения) заключается в том, что Ч., как и другие герои, должен был, по замыслу Гоголя, воскреснуть в третьем томе поэмы, которая бы строилась аналогично «Божественной комедии» Данте Алигьери («Ад», «Чистилище», «Рай», где часть соответствует тому). Сам Ч., кроме того, выступал бы в роли спасителя. Отсюда его имя корреспондирует с именем апостола Павла, «приобретающего» иудеев и язычников, чтобы привести их к Христу (ср.: «будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобресть» (1 Кор., 9:19). Отмечено А.Голь-денбергом). Как и апостол Павел, Ч. должен был в момент внезапного кризиса из грешника превратиться в праведника и учителя веры. Пока же бричка Ч. все глубже увязает в грязи, падает, «будто в яму» (Е.Смирнова), погружается в ад, где «поместья — круги Дантова ада; владелец каждого более мертв, чем предыдущий» (А.Белый). Наоборот, приобретенные Ч. «души» предстают живыми, воплощают талантливость и созидательный дух русского народа, противопоставляются Ч., Плюшкину, Собакевичу (Г.А.Гуковский), образуя две противоположные России. Таким образом, Ч., подобно Христу, сошедшему в ад, освобождает мертвые души и выводит из забвения. «Омертвелая», хоть и живая телесно, неправедная Россия помещиков и чиновников, согласно утопии Гоголя, должна воссоединиться с праведной крестьянской Россией, где посредником выступит Ч.

Биографическая функция образа Ч. Гоголь наделяет его своими пристрастиями, например любовью к сапогам: «В другом углу, между дверью и окном, выстроились рядком сапоги: одни не совсем новые, другие совсем новые, лакированные полусапожки и спальные» (2-й т., 1-я гл.). (См. мемуары А.Арнольди.) Ч., так же как и Гоголь,— вечный холостяк, перекати-поле, живущий в гостиницах, у чужих людей, мечтающий стать домохозяином и помещиком. Равно как и Гоголю, Ч. свойствен универсализм интересов, правда в сниженном, паро дийном виде: «шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания < ...> и в бильярдной игре не давал промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах…». Наконец, авторские лирические отступления Гоголь часто переадресует сознанию Ч., отождествляя свою идеологию с идеологией героя.

Самая знаменитая инсценировка поэмы принадлежит М.А.Булгакову: осуществлена МХАТом в 1932 г. (художественный руководитель К.С.Станиславский; режиссеры: В.Г.Сахновский, Е.С.Телешова). В роли Ч.— В.О.Топорков. На сюжет поэмы написана опера Р.К.Щедрина (1977).