Ясно (и навсегда) пробуждается другая страсть - возвышенная, чистая, всепоглощающая - осознание своей Души, самой главной ее составляющей, которая и есть она сама. Она превращается в Психею, и ей не губы нужны возлюбленного, не тело, а тоже - Душа. Это уже другая Цветаева. Всё тот же романтик, но романтик бестелесной незримой Души.

Нет ли в этой психологической перестройке влияния времени, на которое пришлась её юность? Времени неприкаянного, растерянного Эроса, когда стрелялись - стреляли в себя и в свою возлюбленную из-за собственного отказа от телесной близости в любви, испытывая отвращение к этой стороне любви или, так сказать, "идейно", исповедуя "чистую" любовь духа, но одновременно из-за невозможности существовать без любимой. Или же, испытывая страсть, но считая таковую низкой, борясь с ней. Кое-кто углублял эти терзания любящих, напоминая им из Платона об Афродите возвышенной и прекрасной и Афродите низкой, пошлой.

А тут еще "Крейцерова соната" Толстого, впрочем, вероятно, с неё всё и началось в конце Х1Х века. Очень интересно и подробно рассказал о духовной атмосфере этого времени Александр Носов на страницах "Нового мира" (1995).9

На впечатлительной Цветаевой не могли все эти мании интеллигентского сознания и подсознания не сказаться так или иначе. Но она нашла иной выход из бездны Эроса и времени. Она возвысила, выпестовала Душу и вместила её в свои стихи. Она отделила её от своего тела и в то же время стала ею. Это её спасло. Она так ввела в окружавший её мир свою Душу-Психею, что мы по сей день её ищем и видим (незримую) рядом с именем Цветаевой. А содержание и назначение Души вот каково: "К сердцу - отношу любовь к родителям, жалость к животным, все элементарное. - К Душе - всё беспричинно болевое".10 Её внезапно вспыхивающая любовь-притяжение-влечение к избранным, находящимся зачастую вдалеке - эпистолярная любовь - и была каждый раз страстью-болью.

В 1918 году ею написан первый маленький цикл о Психее (два стихотворения). Она пишет первое из них как бы в диалоге с Апулеевской сказкой "Амур и Психея". И уподобляя , и противопоставляя себя той Психее. Она - истинная Душа, потому и возносит себя на седьмое небо:

Не самозванка - я пришла домой,

И не служанка - мне не надо хлеба.

Я - страсть твоя, воскресный отдых твой.

Твой день седьмой, твое седьмое небо.

("Не самозванка - я пришла домой?)

Она - страсть, но какая страсть? Страсть её Психеи бесплотная, что и подтверждается во втором стихе. Плоть исчезла. "Только осталось что два крыла". Ну, а "ласточка твоя" (в первом стихе) совсем народно-русское, как "голубка" у Пушкина.

Надо сказать, что "душу" вообще Цветаева упоминает и в более ранних стихах. Но та "душа" - вне тайного и трепетного образа Психеи, а просто слово в разговорной речи: "устала попросту душа?", "какое-то большое чувство \ сегодня таяло в душе?". Или в стихотворении "Душа и имя" (1911-12). Неглубокое, еще не цветаевское. Тем более, что определив поспешно свою душу, как "морскую", впоследствии она точно поняла, что не морская, а крылатая ("Если душа родилась крылатой?",1918).

Именно со стихотворения "Не самозванка?" Цветаева обретает всё большую уверенность в настоящей силе своей Души. И уже в эмиграции, потеряв всё материальное:

Господи! Душа сбылась:

Умысел мой самый тайный.

("Золото моих волос?",1922).

Душа была тем главным человеческим, что невозможно было отнять ни при каких условиях жизни:

?Не общупана, не куплена,

Полыхая и пля-ша, -

Шестикрылая, ра-душная,

Между мнимыми - ниц! -сущая,

Не задушена вашими тушами

Ду-ша!

("Душа", 1922). Так и вспоминается "шестикрылый Серафим" пушкинский! Цветаева, наверно, его представляла, когда писала эти строчки. Он, шестикрылый, явился ей как собрат её Души, такой же пророческий.

Но всё-таки - откуда берутся, возникают стихи?! Из "головы"? - из размышлений? От Бога-Гения-Демона, сообщающего озарение сквозь ореол Души и плоть интеллекта?! Цветаева постоянно касалась темы вдохновения и бесконечной работы ума. Душа-Душою, но её острый ум всегда был на страже каждой её строки. И все-же настаивала: "?признать равенство души и тела, чего не признаю никогда."11 И : "Ах, какую чудную повесть можно было бы написать - на фоне Праги! Без фабулы и без тел: роман Душ".12

Вспоминая образ Психеи Апулея, следует отметить, что она в этой фантазии дана была вовсе не как бестелесное и бесстрастное создание. Она влюблена в Амура так, как только может быть влюблена настоящая женщина и трепещет от любви всеми телесными помыслами. Тому виной Амур. А вот Цветаева-Душа-Психея старалась без конца отречься от тела, телесных помыслов, даже красоты. Быть только духом, только - крыльями невидимыми. Но разве ей это удавалось?! Только прибавляло боли - (Душа - боль). Такая версия себя ни в стихах, ни в жизни не выдерживала ее настоятельного утверждения.

Прежде, чем показать Цветаеву во весь размах ее натуры, когда она, увы, действительно не была только Психеей (в ее понимании), хочется коснуться созданного ею загадочного образа сивиллы. Своей сущностью цветаевская сивилла близка цветаевской Психее. Конечно, если попытаться зрительно представить себе эти мифологические фигуры, никакого сходства не обнаружим: Душа - крылатая ( не апулеевская, а цветаевская), в то же время - призрачно-прозрачное воплощение нежности, веяние духа. Но у сивиллы как у Души - нет настоящего тела. Это пещера высохшего тела, выжженный ствол - остатки тела и - только голос, исходящий из них:

Сивилла: выжжена, сивилла - ствол.

Все птицы вымерли, но Бог вошел?

Тело твое - пещера

Голоса твоего.