Стихотворение «Исаак и Авраам» является единственным во всем творчестве И. Бродского, написанным на ветхозаветную тематику. Остальные «библейские стихи» — новозаветные (более 15). Такой расклад ставит под сомнение слова самого И. Бродского, что «я, конечно, Новому Завету предпочитаю Ветхий».

Стихотворение написано в 1963 году. Написано оно, что называется, по горячим следам, т. е. сразу после первого знакомства с Библией. «Тут-то я и прочитал “Ветхий и Новый Завет”(...) я решил: “Это мой мир”. Я сказал себе: “Какой бы высокой ни оказалась материя, мне от нее никуда не деться”. Поэтому, написав “Исаака и Авраама”, я не совсем понимал, о чем пытаюсь сказать. Мне просто нравилась эта история, она была жутко интересной, и я решил описать ее».

Объем стихотворения раз в 5 превосходит объем библейского повествования, которое лаконично и динамично. Библейское повествование — это онтология, запечатлено лишь то, что вечно. Недаром жертвоприношение Авраама находится в книге «Бытие» (22.1—19). И. Бродский же привносит психологию, т. е. к духовной стороне добавляет душевную. Эту душевную нагрузку несет и передает прежде всего диалог, диалог Авраама с Исааком, а затем Ревекки с Исааком, который почти дословно совпадает с первым диалогом, является его рифмой.

Попытка представить душевную сторону библейской истории была осуществлена Кьеркегором в «Страхе и Трепете». И он приходит к выводу, что о душевном здесь нужно забыть, ибо душевная сторона — это либо этическое, либо эстетическое, а здесь имеет место религиозное, т. е. абсолютное царство Духа. Объектом исследования у Кьеркегора является Авраам — «рыцарь веры».

И. Бродский, конечно, не философ, а поэт. Эстетическое начало для него, несомненно, важнее, хотя оно у него насквозь метафизично (читай: философично). И в конце концов, не в душевной стороне заключается величие этого стиха. В отличие от Кьеркегора И. Бродский больше внимания уделяет Исааку — жертве. Авраам знает все. Исаак — ничего. Его путь — это путь постижения. А путеводительным знаком, символом становится куст.

Куст в стихотворении находится в метафорической связи со всем миром: куст как образ вселенной, мироздания:

По сути дела, куст похож на все: На тень шатра, на грозный взрыв, на ризу. На дельты рек, на луч, на колесо — но только ось его придется книзу. С ладонью сходен, сходен с плотью всей. При беглом взгляде ленты век мелькают. С народом сходен — весь его рассей, но он со свистом вновь свой ряд смыкает. Но больше он всего не с телом схож, а схож с душой, с ее путями всеми.

Куст схож с душой любого человека, но не любой человек это понимает. Исааку открывается этот символ.

Но на этом апология куста не заканчивается. Куст все равно еще остается загадкой, тайной. Ее нужно постичь, открыть сокровенный смысл. Начинается побуквенный анализ.

Кто? Куст. Что? Куст. В нем больше нет корней. В нем сами буквы больше слова, шире. «К» с веткой схоже, «У» еще сильней. Лишь «С» и «Т» в другом каком-то мире.

В каком же другом мире находятся буквы «С» и «Т», что они означают? Ответ к Исааку приходит в сонном видении. Всевышний ему открывает истину букв, истину куста, истину жертвы:

Что ж «С» и «Т» — а Куст пронзает хмарь. Что ж «С» и «Т» — все ветви рвутся в танец. Но вот он понял: «Т» — алтарь, алтарь, а «С» на нем лежит, как в путах агнец. Так вот что «Куст» К, У и С, и Т. Порывы ветра резко ветви кренят во все концы, но встреча им в кресте, где буква «Т» все пять одна заменит.

Сон Исаака пророческий. И. Бродский совершенно точно следует христианскому видению и толкованию Ветхого Завета. Исаак — прообраз Христа. Жертвоприношение Авраама — есть прообраз Крестной Жертвы. И Исаак у И. Бродского видит во сне этот крест.

Не только «С» придется там уснуть, не только «У» делиться после снами. Лишь верхней планке стоит вниз скользнуть, не буква «Т» — а тотчас КРЕСТ пред нами.

Таким образом, КУСТ есть КРЕСТ, который является первоосновой и спасением мира. Куст рождает Крест, жертвенный Крест, т. е. Распятие. Можно сказать, что Куст рождает Христа! И здесь нет никакого кощунства. Куст Неопалимой Купины, из которого говорит Бог с Моисеем, является символом Богородицы. Исааку это, естественно, неведомо. Он жил задолго не только до Христа, но и до Моисея. Знал ли об этом сам И. Бродский, когда писал стихотворение, мы не имеем сведений. Если не знал, то перед нами подлинное чудо. Язык, которому поэт всецело доверял, привел его к Истине.

На этом постижение Истины не заканчивается; И. Бродский проводит теперь побуквенный поэтический анализ самого имени ИСААК.

По-русски «И» — всего простой союз, который числа действий в речи множит (похожий в математике на плюс), однако, он не знает, кто их сложит. Что значит «С», мы знаем из КУСТА: «С» — это жертва, связанная туго. А буква «А» — средь этих букв старик, союз, чтоб между слов был звук раздельный. По существу же — это страшный крик, младенческий, прискорбный, вой смертельный.

А сдвоенная, строенная буква «А» превращается в вопль страшной муки, в вопль сжигаемой Жертвы:

Объяло пламя все суставы “К” и к одинокой “А” стремится прямо. Но не вздымает нож ничья рука, чтоб кончить муку, нет вблизи Абрама. Пол-имени еще в устах торчит. Другую половину пламя прячет. И СновА жертвА на огне Кричит: Вот то, что «ИСААК» по-русски значит.

Действие множится, плюсуется. «И СновА жертвА на огне Кричит». И это происходит снова и снова. Жертвоприношение происходит постоянно. Чудо поэзии, чудо слова опять приводит поэта к Истине. Как грехи человеческие ежедневно распинают Христа, так и ежедневно в церквах совершается Жертва Вечерняя, совершается таинство Евхаристии.

Прикоснувшись к Библии, взяв библейский сюжет для стихотворения, И. Бродский вступил в священное пространство и священное время, более того, он соприкоснулся с вечностью. Исторические события, века и тысячелетия, сосредоточились в одном месте и в одно время. Гора Мориа, на которой были Авраам и Исаак, становится и горой Синай с горящим Кустом Купины, и горой Голгофа, где произошла крестная смерть Господа нашего Иисуса Христа. А постоянно свершающаяся жертва говорит и о жизни Церкви от апостольских времен вплоть до сегодняшнего дня. И если вспомнить, что Голгофа является и могилой Адама, то мы получим икону истории человечества и мира. На иконе вечность изображается одновременностью и соположенностью различных пространств. И. Бродский интуитивно, силой полученного дара слова, создал стихотворение «иконного» вида, с совершенно христианским мировосприятием.

Таким образом, единственное стихотворение на ветхозаветную тему, «Исаак и Авраам», является одним из самых «христианнейших». В нем, быть может, больше христианства, чем во всех «Рождественских стихах».