Лирическое произведение и его анализ... Не погубит ли скальпель хирурга-аналитика тот тонкий волшебный покров, то эмоциональное чудо, которое возникает в душе читателя при соприкосновении с искусством поэзии? Нередко перед учителем литературы возникает такой вопрос. "Разъять музыку, как труп" и не позволить ей потерять при этой операции живое очарование, удержать эмоциональный читательский накал или даже повысить его - сложная задача. В одном из недавних выпусков телевизионной передачи "Апокриф" пожилая учительница, говоря об этой проблеме, сказала примерно следующее: "Только не лингвистический анализ! Если вместо "Джоконды" вам преподнесут отдельно глазки, щечки, ручки, какое художественное впечатление у вас останется?" Но работать с современными школьниками так, будто за окном девятнадцатый, а не двадцать первый век, будто научного подхода к изучению художественного текста не существует, сегодня, без сомнения, нельзя. От учителя требуется, на мой взгляд, почти невозможное: не теряя высоты эмоционального тона, предельно осторожно и трепетно относясь к каждому поэтическому звуку, "поверить алгеброй гармонию".
Эволюции поэзии Анны Ахматовой посвящается обычно целая система уроков в XI классе. Анализ стихотворения "Приморский сонет" может быть заключительной работой в процессе изучения творчества поэта. Глубина содержания и отточенность формы позволяют именно этим шедевром поставить точку в драматической истории творческой жизни Ахматовой.
Ахматова выбирает жанр сонета. Сонет - канонический жанр лирики, имеющий твердую, веками заданную форму: 14 строк (два четверостишия, два трехстишия). И в лирическом содержании сонета наблюдается то же неукоснительное построение. Сонет - стихотворное рассуждение, в котором мысль поэта развивается по известной логической схеме: тезис, антитезис, синтез. Строгость и краткость формы сонета диктуют и тип речи, и тематический круг. Значит, задача поэта - поделиться мыслями с читателем. О чем рассуждает поэт?
" Здесь все меня переживет ..." - тема смерти заявлена с первой строки стихотворения. Оно пишется человеком, прожившим долгую жизнь и на пороге вечности познавшим ее истину и глубину. Ахматова для разговора с читателем о жизни и смерти, о вечности и времени выбирает классический четырехстопный ямб, "спокойный", размеренный ритм поэтической речи, способствующий неторопливому и обстоятельному разговору.
Первое четверостишие по закону жанра представляет собой тезис, утверждение. И первой строкой поэт выдвигает его: жизнь коротка, конец ее так близок, что все окружающее воспринимается лирической героиней как некое потомство, остающееся на земле после нее. Но уже во второй строке нарушается спокойное, плавное течение речи: " Все, даже ветхие скворешни ..." Первая ямбическая стопа утяжеляется, сильное ударение перемещается со второго слога на первый. Таким образом слово " все " ритмически выделяется, сопровождается паузой. И это, конечно, не случайно. Это слово несет особую смысловую нагрузку. Все - это мир в широком смысле слова: от мелких деталей, предметов, примет времени и даже символов его скоротечности (" ветхие скворешни ") до невидимого, глобального (" воздух "). Следовательно, поэтический разговор пойдет о временном и вечном, о жизни и смерти.
В первой строфе Ахматова создает определенный эмоциональный настрой: возникает ощущение легкости, свежести, воздушности вследствие повтора слова " воздух " в третьей строке: " И этот воздух, воздух вешний ..." И звуковой рисунок строки наполняет ее весенним теплым дыханием. Следующая строка уточняет, что это не просто воздух весны, но еще и морской влажный ветер: " Морской свершивший перелет ". Ветер - дыхание моря - наполняет стихотворение жизнью, весной, юностью и творчеством. Именно с творческим настроем, поэтическим вдохновением ассоциировалась у Ахматовой морская влага: "... я никогда не улетала и не уползала из Поэзии, хотя неоднократно сильными ударами весел по одеревеневшим и уцепившимся за борт лодки рукам приглашалась опуститься на дно. Сознаюсь, что временами воздух вокруг меня терял влажность и звукопроницаемость <...>, и вообще наступало удушье, которое длилось годами" (дневниковая запись от 13 декабря 1959 г.) .
Вторая строфа сонета должна содержать антитезис и противопоставляться первой. Что же противопоставляется? Первая строфа начинается со слова " здесь " - во второй встречаем антонимичное ему слово " нездешней ". Здесь - это мир, жизнь. Нездешнее находится где-то за пределами этого мира, этой жизни, там, где все не так, как здесь. Эта антитеза подчеркивается отрицаниями: И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней...

Противопоставлены не только два мира, два "света" (тот и этот), но и их приметы. В этом мире - временное, сиюминутное, преходящее (" ветхие скворешни "); в том понятие времени пропадает вовсе (" голос вечности ").
Но, несмотря на тематическое противопоставление двух строф, в их эмоциональном звучании антитезы нет. Более того, ощущение легкости, свежести, воздушности усиливается во второй строфе сонета. Обилие гласных звуков и мягких согласных, несомненно, способствует созданию такого эффекта: неодолимость, сиянье, льет, лёгкий . И зрительная картина, рисуемая автором, помогает читателю чувствовать именно так: цветовая гамма тоже легкая, светлая, ножная: "И над цветущею черешней / Сиянье легкий месяц льет ..." - а ведь разговор уже идет о смерти!
По закону сонета третья строфа - синтез. Здесь должны соединиться тезис и антитезис, жизнь и смерть. И они соединяются, они связаны дорогой. Образ дороги - сквозной в лирике Ахматовой, и несет он в разных стихотворениях разную смысловую нагрузку. Чаще всего "дорога" у Ахматовой - это традиционный жизненный путь:

Смерть стоит все равно у порога,
Ты гони ее или зови.
А за нею темнеет дорога,
По которой ползла я в крови...
("Ты напрасно мне под ноги мечешь...", 1958)

Но уже в тридцатые годы появляется дорога из жизни в смерть:

А надо мной спокойный и двурогий
Стоит свидетель... о, туда, туда,
По древней подкапризовой дороге,
Где лебеди и мертвая вода.
("Одни глядятся в ласковые взоры...", 1936)

Дорога - не страшное слово, это не обрыв, и ведет она в вечность, а не в пропасть:

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда.

Почему наложено табу на слово "смерть"? Оно ни разу не произносится в стихотворении. Вероятно, оно слишком мрачное, слишком темное, оно лишнее в этой светлой картине. А может быть, Ахматова не хочет не только произносить, но даже и подразумевать его, так как совсем иначе представляет себе переход в небытие. Этот путь кажется (так как точно еще не известен) не катастрофой, а нетрудной (но и не легкой!) дорогой. Но дорогой нереальной, неземной. Обратим внимание на два крайних слова во второй строке. Она начинается и заканчивается цветовыми обозначениями - " белея ", " изумрудной ". Белая дорога ночью (при свете легкого месяца) нереальна в земном, человеческом измерении. Это может быть только лунная дорожка (не по ней ли шел булгаковский Понтий Пилат к своему вечному приюту?), но и она должна потеряться, померкнуть в чаще. Но она видна, она ярко белеет, потому что в том мире все не так. А изумрудная чаща? Это слишком яркий цвет для реального леса, тем более чащи, тем более ночной. Наш лес ночью темный. И на фонетическом уровне жили, и смерть, здесь и там - разные. В этом мире, здесь - [О], [Э] (тема воздуха); в том, нездешнем - [У]: нетрудной, изумрудной, не скажу, куда (может быть, глубина?).
Таким образом, первая и вторая строфа, тезис и антитезис переплетаются: вечность похожа на жизнь, но она другая: ярче, красивее, фантастичнее. И последнее трехстишие сонета развивает это сопоставление. "Там средь стволов еще светлее ", - опять несоответствие с реальностью. Ночью в чаще среди деревьев светлее, чем вне ее! Но как похоже на наш мир: стволы, луна, дорога... Так, значит, смерть - отражение жизни, но еще светлее самой светлой земной картины.

И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.

Сонет заканчивается упоминанием о Царском Селе, духовной родине Анны Ахматовой, об истоках ее жизни. Рождение и смерть сошлись в одной точке. Круг замкнулся.
Поэт говорит с читателем о сложнейших философских понятиях лаконичным строгим языком. Вероятно, то, что открывает Ахматова читателю, настолько значительно и глубоко, что не требует дополнительных "украшений". Отсутствие их - тоже своего рода художественный прием, глубокое и мудрое "не терпит суеты", "должно быть величаво", как библейский стих. И не случайно, наверное, анафорическое "И" в пяти стихах этого сонета - библейская тема тяготеет и к библейской форме.
Конечно, литературные и общекультурные ассоциации "Приморского сонета" Ахматовой не ограничиваются Библией. Можно провести тысячи связей с решением этой вечной темы в искусстве разных веков и разных национальных культур. Но, возможно, наиболее оправдана будет параллель с современным Ахматовой поэтом. Стихотворение Александра Блока "Ночь, улица, фонарь, аптека" - тоже о смерти. В нем смерть - тоже отражение жизни. Но у Ахматовой это отражение светло, у Блока - зловеще мрачно. У Ахматовой вечность в светлой сияющей дали, у Блока - в ледяной воде грязного петербургского канала. В обоих стихотворениях жизнь и смерть замыкаются в круг. У Ахматовой этот круг чудесный, идеализированное, улучшенное отражение жизни в смерти, у Блока - порочный круг, западня, ловушка ("Умрешь - начнешь опять сначала "). Так по-разному и в то же время созвучно решают два поэта одну тему.
"Приморский сонет" - позднее стихотворение Ахматовой, подведение итогов, завершение поэтической биографии. В предисловии к мюнхенскому изданию 1968 г. Виктор Франк писал: "Устами большого поэта говорит правда. Правда - всегда и везде редкость. Но в этом мире миража и обмана, в котором. Ахматова прожила свою большую и трагическую жизнь, этот голос правды звучал и звучит как трубный глас. В эпоху, когда свыше навязывался притворный и приторный оптимизм, Ахматова говорила свое; говорила о том, что важнее всего человеку - о смерти, о старости, об одиночестве, о бездомности, о вдохновении, и говорила неповторимо простым и мудрым языком". Поэт заканчивает свой творческий путь как лирик-философ, говорящий с читателями о глобальном, о вечном. А начинался когда-то этот путь с мира внутреннего, интимного, в котором есть только "я" и "ты". Поэтическая дорога привела поэта от мира для двоих к "голосу вечности".