Чего же хорошего?

Полный развал!

Шумит,

как Есенин в участке.

В. Маяковский

 

В свое время у каждого художника — и у худож­ника слова — была своя репутация. Пушкин — по­веса, Эдгар По — пьяница, Бродский — тунеядец. Не избежал подобной участи и Есенин. Слава «хули­гана и скандалиста» прочно закрепилась за ним — причем закрепилась в письменной форме: тому сви­детельством и приведенные выше строчки, и стихи самого Есенина. А, как известно, что написано пе­ром... Так и остался жить в литературе этот образ. И для многих Есенин поэтом «Москвы кабацкой», «московским озорным гулякой» был и будет всегда. Попытаемся же проанализировать этот образ, про­следить истоки его зарождения, его развитие, его ко­нец.

В русском литературоведении существует давняя традиция личные трагедии героев и их авторов считать отражением более широких социальных конфликтов: Онегин застрелил своего друга, потому что был «лиш­ним» человеком в своем обществе, а Джек Лондон по­кончил жизнь самоубийством, сломленный враждебной художнику капиталистической действительностью. Та­кой подход в целом не плох и продуктивен, и при раскрытии причин есенинского ухода в «хулиганы» пред­ставляется вполне логичным.

Первое «хулиганское» стихотворение поэта, кото­рое, кстати, так и называется — «Хулиган», — отно­сится к послереволюционному периоду и датируется 1919 годом. До этого были восторженные, полные ожи­дания «чудесной гостьи» — революции — стихи. В них поэт воспевал грядущие перемены в жизни страны и райский край Инонию, в котором все по-иному, луч­ше, чище, добрее. Край этот удивительным образом похож на родную деревню автора, преображенную и идеализированную. Но мечтам поэта не суждено бы­ло сбыться.

Грянула война, а за ней — индустриализация всей страны, и от «мужицкого рая» пришлось отказаться. У Есенина не остается «любви ни к городу, ни к дерев­не». А отсюда недалеко и до кабака:

 

Оттого-то вросла ту жиль

В переборы тальянки звонкой.

И соломой пропахший мужик

Захлебнулся лихой самогонкой.

 

Отныне герой поэзии Есенина — «московский озорной гуляка». Он нарочно идет нечесаный, вы­зывая брань и осуждение со стороны прохожих, но­чами читает стихи проституткам и пьет спирт, по­хабничает и скандалит. Его судьба — «умереть в ка­бацкой пьяной драке» на изогнутых московских улицах. В есенинских стихах мы видим Москву «ка­бацкую», разгульную, пьяную. Этот город его захва­тил, одурманил. С болью думает герой о своей преж­ней жизни:

 

Вспомнил я деревенское детство,

Вспомнил я деревенскую синь.

 

И всего трепетней и пронзительней его воспомина­ния именно тогда, когда вслед ему доносится чужая брань — оттого, быть может, он и любит свою скан­дальную славу. Ведь в глубине души он все такой же деревенский парень с васильковыми глазами и рани­мым сердцем. Его душа в крови от ударов ближних, как когда-то в детстве было в крови лицо. Он «нежно болен вспоминаньем детства» и сожалением о былой свежести и «половодье чувств». Эта память о прежней жизни в родном краю проявляется в характере образов его поэтических размышлений. Герой — такой же ху­лиган, как и дождь, как ветер; разгульная тоска точит его глаза, словно синие листья червь. Деревня стано­вится для него олицетворением прошлой, лучшей жиз­ни и прибежищем, которым поэт не спешит воспользо­ваться, потому что

 

Я люблю этот город вязевый,

Пусть обрюзг он и пусть одрях...

 

И от прежней жизни у него осталась одна ра­дость — дружба с «братьями нашими меньшими». «Средь людей я дружбы не имею», — говорит о себе герой. Люди не способны ответить на его чувство, это чужой и хохочущий сброд, не понимающий души по­эта, а потому всячески ему за это мстящий. Другое де­ло — звери: «Для зверей приятель я хороший». Герой кланяется каждой корове с вывески, ему жаль бездом­ных собак — ведь для него «братья — были и сест­ры — суки». Его знаменитый цилиндр — не для того, чтобы производить впечатление на женщин: подобные желания кажутся ему просто глупыми. В цилиндре «удобней» давать овес кобыле — чтобы уменьшить грусть, таящуюся в сердце. Отчего же грустно поэту? Возможно, потому, что он одинок. Когда-то Блок писал о таком одиночестве:

 

Храню я к людям на безлюдье

Неразделенную любовь.

 

А Маяковский, не увидев вокруг себя людей, рвется целовать «умную морду трамвая». Одинокий герой Есенина же «пришел целовать коров». Он никогда не скажет про людей — «озверевшие», потому что это бу­дет оскорблением для животных.

Резкое осуждение за свой цинизм и грубость обычно вызывают два стихотворения «Сыпь, тальян­ка...» и «Пой же, пой, на проклятой гитаре...» Позднее сам автор говорил, что не может от них отказаться, так как внутренне пережил все описанное в них. «Горькая отрава» стала частью жизни героя. В кабаке за рюмкой водки он цинично рассуждает о жизни, о России, о женщинах. Высокое чувство любви для него не существует, есть только горькая «правда земли», основной человеческий инстинкт. Само су­ществование человека на этой земле — неудачи, спирт и сифилис:

 

И я сам, опустясь головою,

Заливаю глаза вином,

Чтоб не видеть в лицо роковое,

Чтоб подумать на миг об ином.

 

Поэт с болью осознает глубину своего падения. Чувство отвращения вызывает у него «пропащая гуль­ба». За подчеркнутой грубостью и цинизмом скрывает­ся (а ее нужно скрывать, ибо нет ничего больнее, чем когда в душу — грязными руками) сердце, открытое для любви и добра. Так когда-то писал о себе Маяков­ский: «Я люблю смотреть, как умирают дети», пряча свое «сплошное сердце», что стучит повсеместно. Герой Есенина чувствует

 

Что-то всеми навек утрачено.

Май мой синий! Июнь голубой!

 

Жизнь кажется ему загубленной. Он ощущает свою небывалую усталость и вновь возвращается мыслями к отчему дому, его благотворному свету. Но поэт понимает, что ему нет возврата в прошлое, что угасла «та нежная дрема». Герой, однако, чувст­вует, как оставляет его желание мучить себя. Он ни о чем не жалеет:

 

Пусть не сладились, пусть не сбылись

Эти помыслы розовых дней.

Если черти в душе гнездились —

Значит, ангелы жили в ней.

 

Последний цикл «хулиганских» стихов — «Любовь хулигана». В прошлом разгульная жизнь — любовь явилась как спасение. Ради любимой герой готов бро­сить омут кабаков. Он поет ей об уходящем хулиганст­ве. Пусть им досталась только осенняя усталость чувств, не стоит жалеть о том, что

 

Так мало пройдено дорог,

Так много сделано ошибок.

 

Герой воскрес для жизни, он верит в то, что он еще будет слушать песни дождей и черемух — «чем здоро­вый живет человек».

Так находит свой конец образ хулигана в творче­стве Есенина. С радостью поэт отрекается «сканда­лить», с радостью ищет и обретает новые темы для своих стихов. Тому свидетельство — красота его «Персидских мотивов». Этот сборник так и начинает­ся — с признания поэта о том, что его душу больше не гложет «пьяный бред». В «Письме к женщине» сам автор так представляет свое падение в омут разгула: в развороченном быте ему не удалось определиться в своем назначении, и он предпочел «сгореть в угаре пьяном». Теперь же все не так. Он стал не тем, чем некогда был. И это — последнее слово в есенинской исповеди «хулигана».