...Символ только тогда истинный символ, когда он неисчерпаемо беспределен в своем значении. Он многолик, многосмыслен и всегда темен в своей глубине.

Д. Мережковский

 

Особенность символа состоит именно в том, что ни в одной из ситуаций, в которых он используется, он не может быть ис­толкован однозначно. Даже у одного и того же автора в одном произведении символ может иметь неограниченное количест­во значений. Именно поэтому и интересно проследить то, как изменяются эти значения в соответствии с развитием сюжета и с изменением состояния героя. Примером произведения, от заглавия до эпилога построенного на символах, может слу­жить «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского.

Уже первое слово — «преступление» — символ. Каждый герой «переступает черту», черту, проведенную им самим или другими. Словосочетание «преступить» или «провести черту» пронизывает весь роман, «переходя из уст в уста». «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; но, раз переступив, во­ротиться назад невозможно». Все герои и даже просто прохо­жие объединены уже тем, что все они «сумасшедшие», т. е. «сошедшие» с пути, лишенные разума. «В Петербурге много народу, ходя, говорят сами с собой. Это город полусумасшед­ших... Редко где найдется столько мрачных, резких и стран­ных влияний на душу человека, как в Петербурге». Именно Петербург — фантастический город А. С. Пушкина и Н. В. Го­голя — с его вечной «духотой и нестерпимой вонью» превра­щается в Палестину, ожидающую прихода Мессии. Но это еще и внутренний мир Родиона Раскольникова. Имя и фамилия главного героя не случайны. Достоевский подчеркивает то, что герою «не хватает воздуху». «Родион» означает «родной», но он и Раскольников — раскол, раздвоение. (Раздваивается и город: реальные улицы и мираж, фантастика, «Новый Иеруса­лим» и «Ноев ковчег» — дом старухи.) Слово «Раскольников» употребляется и как нарицательное, ведь Миколка тоже «из раскольников». Вспоминается герой сна Раскольникова — и вот уже все повествование оказывается опутанным трепещу­щей сетью символов. Цвет у Ф. М. Достоевского символичен. Самый яркий здесь цвет — желтый. Для М. А. Булгакова это тревога, надрыв; для А. А. Блока — страх; для А. А. Ахмато­вой это враждебный, гибельный цвет; у Ф. М. Достоевского он желчен и злобен. «А желчи-то, желчи в них во всех сколько!» Этот «яд» оказывается разлитым везде, он в самой атмосфере, а «воздуху нет», только духота, «безобразная», «страшная». А в этой духоте Раскольников бьется «в лихорадке», у него «озноб» и «холод в спине» (самое страшное наказание ада — наказание холодом — «страшный холод охватил его»). Вы­браться из кругов ада можно только по лестнице, поэтому Рас­кольников (кроме блуждания по улицам) чаще всего находит­ся на пороге или движется по лестнице. Лестница в мифологии символизирует восхождение духа или его нисхождение в глу­бины зла. Для А. А. Ахматовой «восхождение» — счастье, а «нисхождение» — беда. Герои «мечутся» по этой лестнице жизни, то вниз, в бездну, то вверх, в неизвестность, к вере или идее. Петр Петрович «вошел с чувством благодетеля, готовя­щегося пожать плоды и выслушать весьма сладкие компли­менты. И уж конечно теперь, сходя с лестницы, он считал себя в высочайшей степени обиженным и непризнанным», а его «круглая шляпа» — один из кругов ада. Но есть в романе и герой, «выбравшийся из-под земли», но, выбравшись, Свидригайлов (как и все герои) попадает на улицу.

Ни у одного из героев нет настоящего дома, а комнаты, в которых они живут и которые они снимают; комната Кате­рины Ивановны и вовсе проходная, а всем им «некуда пойти». Все скандалы, которые происходят, происходят на улице, где люди ходят «толпами» (библейский мотив).

Евангельские мотивы тоже обретают новое звучание в этом дьявольском городе. «Тридцать сребреников» превращаются в «тридцать копеек», которые Соня дает Мармеладову на вы­пивку; под камнем вместо могилы Лазаря оказываются спря­таны украденные после убийства вещи; Раскольников (как Ла­зарь) воскресает на четвертый день («четыре дня едва ешь и пьешь»). Символика цифр (четыре — крест, страдание; три — Троица, абсолютное совершенство), основанная на христиан­стве, мифологии и фольклоре, переходит в символику созвуч­ных слов, где «семь» значит «смерть», «узость» порождает «ужас», а «теснота» переходите «тоску».

Живущие в таком мире, несомненно, грешники. Они при­выкли врать, но «вранье» для них «дело милое, потому что к правде ведет». Через вранье они хотят познать истину, веру, но попытки их часто обречены. Дьявольский смех «нарас­пашку» (а смеется дьявол, но не Христос) сковывает их, и они «скривляют рот в улыбку», что делает еще более удиви­тельным существование чистоты в грехе, чистоты, сохране­ние которой воспевает Ф. М. Достоевский. И страдания, перенесенные героями, лишь подчеркивают эту чистоту.

Но Катерина — «чистая» — умирает, ведь надо быть муд­рой (Софья) и прощать и веровать (в Родиона веруют Дуня и Софья). Устами Дуни, Родиона и Сони Ф. М. Достоевский восклицает (как Василий Фивейский): «Верую!» Этот символ поистине безграничен, ведь «во что веришь, то и есть». Весь роман становится как бы символом веры, символом идеи, символом человека и прежде всего возрождения его души. Несмотря на то что «хрустальный дворец» — трактир, а не мечта Веры Павловны; а Христос не праведник, а убийца; на голове у него вместо тернового венца шляпа, а за полой ру­бища — топор, но в сердце его идея и святая вера в нее. А это дает право на воскрешение, ведь «истинно великие люди... должны ощущать на свете великую грусть».