Человек — вот тайна, и если будешь ее разгадывать всю жизнь, не говори, что поте­рял время зря. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком...

Ф. М. Достоевский

 

В своих романах и повестях Ф. М. Достоевский разработал особый тип философского, психологически углубленного реа­лизма, основанного на обостренном внимании к наиболее слож­ным и противоречивым формам бытия и общественного созна­ния его эпохи, на умении достоверно раскрыть в них отражение ее основных, глубинных противоречий. Подвергая беспощад­ному анализу болезни ума и совести индивидуалистически на­строенного интеллигента, преступника, самоубийцы, Достоев­ский гениально умел проследить на самых сложных и «фантастических» (по его определению) фактах душевной жизни отражение общих процессов исторической жизни человечест­ва, обусловленных развитием буржуазного общества в России.

Стремясь к глубокому психологическому раскрытию ха­рактеров персонажей, Достоевский подчиняет этой задаче и портретную характеристику героев. Писатель дважды прибе­гает к портрету своих главных героев. На первых страницах романа он как бы мельком говорит о Раскольникове: «Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен». И вот уже после убийства каким он предстает перед нами: «...Раскольников... был очень бледен, рассеян и угрюм. Сна­ружи он походил как бы на раненого человека или вытерпливающего какую-нибудь сильную физическую боль: брови его были сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный. Говорил он мало и неохотно, как бы через силу или исполняя обязанности, и какое-то беспокойство изредка появлялось в его движениях».

Принцип двоекратного портретирования связан с автор­ским замыслом и идеей романа. Герои Достоевского пережи­вают сложную идейную катастрофу, которая изменяет всю их нравственную сущность. Совершенное Раскольниковым убий­ство жестоко ранило душу героя, что и появилось во втором портрете.

Сопоставляя две портретные характеристики Сони: пер­вую, во время причащения умирающего Мармеладова, и вто­рую, когда она пришла пригласить Раскольникова на помин­ки, — можно выделить выразительную особенность — одежда описывается как бы сама по себе: «Из толпы, неслышно и робко, протеснилась девушка, и странно было ее внезапное появление в этой комнате, среди нищеты, лохмотьев, смертей и отчаяния. Она была тоже в лохмотьях; наряд ее был грошо­вый, но разукрашенный по-уличному, под вкус и правила, сложившиеся в своем особом мире, с ярко и позорно выдаю­щейся целью... Из-под... надетой мальчишески набекрень шляпки выглядывало худое, бледное и испуганное личико с раскрытым ртом и неподвижными от ужаса глазами», «заме­чательные голубые глаза». А вот второй портрет: «Это было худенькое, совсем худенькое и бледное личико, довольно не­правильное, какое-то востренькое, с востреньким маленьким носом и подбородком. Ее даже нельзя было назвать и хоро­шенькой, но зато голубые глаза ее были такие ясные, и когда они оживлялись, то выражение лица ее становилось такое доброе и простодушное, что невольно привлекало к ней». Не­важно, что неправильны черты лица, — зато глаза излучают тепло души. А может быть, не случайно глаза именно голубые. Если воспользоваться формулой «глаза — зеркало души» (а глаза-то у нее небесного (!) цвета), если прибавить еще и глу­бокую религиозность, то неудивительно такое чудодейственное влияние на Раскольникова. И опять-таки не зря Достоевский подчеркивает не раз, что, «несмотря на свои восемнадцать лет, она казалась почти еще девочкой, гораздо моложе своих лет», «почти ребенком» и выражение лица у нее «простодушное».

Очень интересен с точки зрения определения «глаза — зер­кало души» пример с описанием внешности Мармеладова: при­пухшие веки, «из-за которых сияли крошечные, как щелочки, но одушевленные красноватые глазки. Но что-то было в нем очень странное: во взгляде его светилась как будто даже вос­торженность, — пожалуй, был и смысл, и ум, — но в то же время мелькало как будто и безумие...» Здесь вся сущность Мармеладова и его трагедия — кратко и удивительно точно.

Люди, лишенные сложных душевных переживаний, рас­крываются писателем только через их внешность, что является формой выражения отношения писателя к герою, например: «Лицо его, весьма свежее и даже красивое... Темные бакен­барды приятно осеняли его с обеих сторон, в виде двух котлет, и весьма красиво сгущались возле светло выбритого блистав­шего подбородка»; «осторожная и брезгливая физиономия»; «остановился в дверях, озираясь кругом...». Лексика несет очень сильную эмоциональную нагрузку. Вот идет подробное описание чудесного костюма Лужина и маленькая приписочка: «.. .все это даже шло к лицу Петру Петровичу». Замечательная шляпа, но Лужин «уж слишком почтительно» с ней обраща­ется. «Все платье было... хорошо», но «все было слишком новое и слишком обличало известную цель». Все описание построено по принципу контраста, противопоставления, снимается внеш­ний лоск с героя, ну а о глазах — ни слова.

Лужин, Свидригайлов, Алена Ивановна Достоевским опи­саны лишь с внешней стороны, ибо они олицетворяют жесто­кий, злобный мир. Негативность их сути определяется нали­чием слова «странный» при описании их портретов.

Таким образом, портрет в романе Достоевского выполняет следующие функции: первое — психологическая характерис­тика героя, вторая — формирование определенного отношения у читателей, третья — через него автор высказывает собствен­ные симпатии и антипатии.

Это важное художественное средство характеристики героя и раскрытия авторской позиции. Портрет в романе «Преступ­ление и наказание» играет одну из главных ролей, помогая нам проникнуть в духовный мир персонажей, определить ис­тинную суть каждого из них. Достоевский использует здесь известный толстовский принцип: «Важно ясно показать теку­честь человека, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то немой, то силач, то бессильное существо». Ф. М. До­стоевский при помощи портретных характеристик показывает не только противоречивость своих героев, но и развитие их внутреннего мира.