Достоевский, задумываясь о самых насущных и вместе с тем вечных вопросах, таких, как смысл жизни, путь к Богу, сущность добра и истины, обращается к самым страшным ду­шевным искушениям, самым темным страстям, самым губи­тельным порокам. Достоевский хочет показать, что бездна бо­жественного милосердия проявляется в том, что Господь — как это описано в Евангелии — прощает покаявшегося раз­бойника. Зло в произведениях Достоевского — это то искуше­ние, которое не обходит ни одного из его героев, но некоторые находят в себе силы от него отказаться, а другие не различают его лживой природы и в своей слепоте не видят, что кроется за его мнимой привлекательностью... Источник всякого греха — ложь, часто ложь не только Богу, но и самому себе, поэтому человек погружается во мрак самообмана, в котором уже не способен распознать ни любви, ни добра, ни Бога...

Раскольников, видя чудовищную несправедливость, кото­рая его окружает, не хочет сидеть сложа руки. Ему кажется, что от него зависит счастье всего человечества. Но с самого начала он становится жертвой лжи, самообмана, которые его и направляют. Он выстраивает теорию о двух разрядах, делит людей на ничтожества, «тварей дрожащих», которые, по его мнению, — паразиты и кровопийцы, и «властелинов судьбы», наполеонов, сверхчеловеков, сильных и способных на великие дела. Себя конечно же он относит к «высшему» разряду, и, чтобы оправдать свою роль, он «во имя всеобщего счастья» совершает убийство. Это лишь «первый шаг» на пути ко все­общему счастью. Но теория Раскольникова терпит крах, ибо он понимает, что хотя и «преступил черту», но оказался еще дальше от своих «благих» целей, чем был до убийства, он «осмелился» совершить злодеяние, а боится посмотреть в глаза правде, убил «ничтожество», а сам уподобился «твари дрожа­щей». Убедив себя в любви ко всему человечеству, Раскольни­ков после убийства чувствует ненависть даже к родным — матери и сестре, ему уже никто не нужен. «Может, и Бога-то совсем нет», — говорит он Соне.

По сути, Раскольников мало чем отличается от лживого и лицемерного подлеца Лужина. Он и сам интуитивно чувствует в Лужине родственную душу, хотя на словах готов поносить, презирать его, обличать низость и подлость. Вот как рассуж­дает Раскольников об эгоизме Лужина, который скрывает самые что ни на есть корыстные мотивы женитьбы на Дуне и хочет представить дело так, будто он совершает благодеяние: «Свою собственную казуистику выдумаем, у иезуитов научим­ся и на время, пожалуй, и себя самих успокоим, убедим себя, что так и надо, действительно надо для доброй цели». Эти слова также могут охарактеризовать и случай Раскольникова, кото­рый тоже «свою казуистику выдумал» и поверил в спаситель­ность своей теории. Идее Раскольникова во многом созвучна и лужинская «теория разумного эгоизма». «Пойдешь за не­сколькими зайцами разом и ни одного не достигнешь», — проповедует Лужин. «Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел» — в этом, согласно Лужину, и заключается польза общему делу. Но Рас­кольников доводит его мысль до логического завершения: «А доведете до последствий, что вы давеча проповедовали, и вый­дет, что людей можно резать...» Родион говорит: «По вашей же вышло теории». А ведь он мог бы сказать «по моей» или «по нашей», ибо его преступление имеет, в сущности, одну природу с лужинским мироощущением. Лужин окарикатури­вает идею Раскольникова, опошляет ее, снижая до прозаичес­ких и эгоистических соображений личной материальной вы­годы, дискредитирует ее, обнажает ее истинную суть. Из уст Лужина, который обращается к Дуне, Раскольников слышит справедливые для себя слова: «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невоз­можно».

Многое перекликается с Раскольниковым и в образе Свид-ригайлова. Достоевский разными средствами дает нам ощутить близость этих духовных двойников, постоянно проводит па­раллели между ними. Зосимов, говоря об убийстве старухи, замечает: «Слишком уж все удачно сошлось... и сплелось...точно как на театре». А Раскольников, встретившись со Свидригайловым, говорит ему: «Уж слишком вы складной чело­век». Свидригайлов чувствует, что они с Раскольниковым — «одного поля ягоды»: «А что-то в вас есть», «вот, может, сой­демся поближе», «в вас есть что-то к моему подходящее». Раскольников, которого Зосимов подозревал в помешательст­ве, видит в Свидригайлове сумасшедшего. Даже в истории жизни Свидригайлова мы слышим ноты, созвучные с судьбой Раскольникова: он был замешан в уголовном деле, состоял «в некоторых весьма близких и таинственных отношениях» с «мелкой процентщицей», по его вине гибнут люди, и, наконец, его самоубийство перекликается с духовным самоубийством Раскольникова: «Я не старушонку убил, я себя убил».

Тот общий знаменатель, к которому приравниваются эти три ненавидящие, презирающие друг друга человека, — это их чудовищный эгоизм, самолюбие, гордыня. Все они живут лишь для самих себя, душа каждого из них находится в со­стоянии раскола, распада. Лужин прячет, маскирует свои низ­кие поступки; Свидригайлов находится уже по ту сторону добра и зла, он — сознательный злодей, а Раскольников, «пре­ступив черту», все еще сомневается в правильности того, что совершил, его еще мучает совесть, а значит, в его душе еще теплится искра надежды на Воскресение. Раскольников совер­шает долгий и мучительный путь, в конце которого ждет по­каяние и новая жизнь. Он вознагражден за страдания и спо­собен к любви и новой, чистой жизни.