Достоевский — тонкий психолог, исследователь челове­ческой души, первооткрыватель новых путей духа человечес­кого. Вот с какими понятиями больше и чаще всего отожде­ствляется имя великого писателя в нашем сознании. Но если поверить наблюдениям литературоведов, то Достоевский, вер­нее его талант, блеснет еще одной потайной гранью. Например, Г. А. Майер пишет о творчестве писателя: «Когда Достоевский сосредоточивает свое внимание на вещах, домах и квартирах, старательно и точно отражая их сущность, надо следить за малейшей деталью в описаниях, столь у него редких и ску­пых».

Я внял этому «совету» и в самом деле заметил, что, напри­мер, жилище Сони автор описывает подробно, потому что оно не только «снимок» ее греховности, ее искаженного существо­вания и душевных страданий, но еще и часть души Расколь­никова, судьба которого теперь в Сониных руках.

Правильно сказано у Бердяева, что женщины в творчестве Достоевского не имеют своей судьбы, но зато определяют собою судьбу мужчин.

Не могу не согласиться с наблюдением Бердяева, вспомнив, как Достоевский описывает комнату Сони. Он подчеркивает мерзость запустения: комод стоит как бы на грани небытия вблизи от ужасного острого угла, убегающего куда-то вглубь. Кажется, вот еще один шаг — и попадешь в мир потусторонних теней; отшатнешься назад и очутишься в другом безобразно тупом углу. Все это отражает в произведении Сонину душу, зашедшую в тупик. К мрачному фону Сониной комнаты при­тягивается и душа Раскольникова: у Родиона также нет вы­хода. Греховной жертвенности Сони и преступной гордыне Раскольникова такая среда обитания естественна.

Постепенно погружаясь в биотоки, исходящие от вещей, их положений и состояний в романе, начинаешь постигать нечто совершенно поразительное: то, что Соня живет в своем сером, угрюмом углу, и есть ее метафизически уже состояв­шаяся (задолго до осуществления наяву) встреча с Раскольниковым. Поселившись здесь, Соня тем самым проникла в душу идейного убийцы и навсегда в ней осталась.

Следуя этой печальной логике далее, замечаешь, что другая часть расколотой души Родиона находилась справа за дверью, всегда запертой наглухо.

Сопоставляя символы, каковыми являются в романе пред­меты и вещи, приходишь к мысли, что оттого так просто и непринужденно, словно признание самому себе, звучит совсем непростое и необычное обещание Родиона сказать Соне, кто убил Лизавету. По словам Родиона, он тогда выбрал Соню, чтобы излить на нее это ужасное откровение. Мысль эта при­шла ему в голову, когда он только услышал о существовании Сони от пьяного Мармеладова.

Исходя из этого, можно предположить, что автор созна­тельно стремился открывать для себя новые, неизведанные, параллельные миры и законы бытия, приобщая нас к этим мирам и законам. Вполне возможно, что наши стремления, мечтания и вожделения неведомо для нашего сознания при­нимают различные формы и виды, материализуются в мире явлений. Таким образом и прямо, и косвенно Достоевский утверждает мысль великого Оригена: «Материя есть уплотнен­ная человеческим грехом духовность».

Но попробую развить мысль дальше. Если комната Сони действительно есть проступившая наружу материализовав­шаяся часть души Родиона, то становится понятным, почему он, слушая Мармеладова, уже «знает бессознательно», кого убьет и кому придет признаваться в убийстве. И если пустая комната в притоне Ресслих есть символ метафизической пус­тоты, давно овладевшей душой идейного убийцы, то можно не удивляться, почему при первом же свидании Свидригайлова и Родиона оба они мгновенно и по существу узнают друг друга. Для Свидригайлова Раскольников — «это тот самый и есть». Поэтому и Родион, увидев Свидригайлова, снова закрыл глаза, прикинулся спящим, чтобы еще хоть на минуту отсрочить роковую встречу.

Сам Свидригайлов убежден, что «это город полусумасшед­ших, и редко где найдется столько мрачных, резких, страшных влияний на душу человека».

Но, зная финал романа, следуя метафизическим рассуж­дениям о влиянии предметов на дух и волю человека, можно предположить, что в дальнейшем психологическом развитии героев (уже за гранью романа) возможен перелом, своего рода перевертыш. Потому что человечество окружает себя предме­тами для гармонии, а не для того, чтобы попасть к ним в зависимость.