...Я была тогда с моим народом...

А. Ахматова

 

Моим любимым поэтом XX века является Анна Андреевна Ахматова.

Удивительные поэтические строки, написанные ее рукой, вошли в мою жизнь с раннего детства. Именно ее стихи о сером коте по кличке «Мурка» я выучила наизусть, когда мне исполнилось три года. Шло время, я повзрослела и выучила наизусть сти­хи цикла «В Царском Селе», представляя вместе с Ахматовой «озерные берега», у которых грустил «смуглый отрок», впитала в себя удивительные стро­ки о любви. Много позже, в девятом классе, я про­читала «Реквием» и была потрясена: такой Ахма­товой я еще не знала.

«Реквием», на мой взгляд, является вершинным произведением не только всего творчества поэта (не решаюсь назвать Ахматову поэтессой, ведь она так не любила этого слова), но и всей гражданской по­эзии XX века.

«Реквием» для меня — пример сюжетно-компо-зиционной целостности и гармоничности, поэтому я попытаюсь проанализировать произведение с этой точки зрения, проследив, как раскрывается основ­ной конфликт поэмы — противостояние народа и тоталитарной власти.

Этот конфликт обозначен уже в эпиграфе, где Ахматова с гордостью заявила о своей принадлеж­ности к народу, живущему в атмосфере тоталита­ризма:

 

...Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

 

А далее следует прозаическое «Вместо Преди­словия», повествующее о жизненной основе «Рек­виема». Казалось бы, чистая информация, но как точно здесь передано время «ежовщины»! Ахмато­ву не узнали, а «опознали» в той страшной тюрем­ной очереди, где все «говорили шепотом», а губы у женщины, попросившей ее написать обо всем, го­лубые от голода и страдания.

Это помогает нам понять, почему Ахматова, ко­торая никогда не откликалась на требования влас­ти или лукавых друзей (вспомним знаменитое «Мне голос был...»), согласилась написать по этому страш­ному и святому заказу.

Следующие далее «Посвящение» и «Вступление» расширяют трагедию народа во времена сталинской тирании до огромных масштабов. Создается страш­ный образ страны-тюрьмы: «крепки тюремные за­творы», за которыми «каторжные норы и смертель­ная тоска».

Даже описывая горе, перед которым «гнутся горы», Ахматова остается верной своей любви к Пушкину: слова «каторжные норы» взяты из его знаменитого послания декабристам. Как и «смуг­лый отрок», Анна Андреевна отвергала любое наси­лие над личностью, любую тиранию.

Здесь же возникает и образ города. Ленинград Ахматовой лишен пушкинского блеска. Я думаю, что он даже страшнее Петербурга Достоевского. Перед нами ахматовский город-призрак, «привесок» к огромной тюрьме:

 

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад,

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

 

И только после этого эпического вступления на­чинает звучать личная тема — плач по сыну, нахо­дящемуся в тюрьме только за то, что он был ребен­ком двух великих поэтов.

Уже в первом стихотворении «Уводили тебя на рассвете...» этой теме придано широкое звучание. Лирическая героиня сравнивает себя со «стрелец­кими женами», воющими «под кремлевскими баш­нями». Смысл этого сравнения понятен: пролитую кровь нельзя оправдать ничем.

Во втором стихотворении «Тихо льется тихий Дон...» вдруг возникает мотив колыбельной как напоминание о том, что речь идет о материнской любви и материнском горе.

Третье, четвертое, пятое и шестое стихотворения носят личный характер. Здесь есть точные времен­ные детали («семнадцать месяцев кричу»), ласко­вые обращения к сыну («как тебя, сынок, в тюрьме ночи белые глядели»), характеристика лирической героини поэмы («царскосельской веселой грешни­цы»). Но за матерью и сыном встают тысячи таких же жертв сталинской тирании, поэтому мать-поэт стоит в очереди под Крестами «трехсотая».

Седьмое стихотворение «Приговор» публикова­лось и раньше, но расценивалось по-иному, как опи­сание любовного расставания. Только в поэме оно получило свой истинный смысл. Для того, чтобы выжить, мать должна стать каменной, научиться не чувствовать боли:

 

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

 

Но вынести все это трудно, поэтому восьмое сти­хотворение названо «К смерти». Лирическая герои­ня ожидает свою смерть, как когда-то ждала Музу:

 

Я потушила свет и отворила дверь

Тебе, такой простой и чудной.

 

Но смерть не приходит, поэтому надо ее поторо­пить. В девятом стихотворении явственно звучит мотив предчувствия самоубийства:

 

Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином,

И манит в черную долину.

 

И лишь в десятом стихотворении «Распятие» тра­гедия тысяч матерей вырастает до вселенских мас­штабов. Звучит тема христианского очищения:

 

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел.

А туда, где молча мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

 

Эпилог поэмы состоит из двух частей. В первой части вновь возникает образ тюремной очереди, но уже обобщенный, наполненный образами-символами:

Сюжетно-композиционное своеобразие литературы XIX века «опадающие лица», «серебряные локоны». Воспри­ятие художника здесь преобладает над восприяти­ем жертвы.

Вторая часть развивает темы русской классичес­кой поэзии, появляется образ поэта-пророка, чьим ртом «кричит стомильонный народ». Здесь же Ах­матова развивает тему Памятника, который у нее не похож ни на державинский, ни на пушкинский, так как он материален, зрим. Памятник Ахматовой должен стоять у той страшной тюремной стены, где «выла старуха, как раненый зверь».

Так композиция поэмы помогает яснее выразить то, что хотела заявить Ахматова: свое право гово­рить о народном горе.

В своей жизни Анна Ахматова знала славу и заб­вение, любовь и предательство, но она всегда стой­ко переносила все душевные и физические страда­ния, ибо верила в свой дар:

 

А Муза и глохла, и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб после, как Феникс из пепла,

В тумане восстать голубом.

 

В наше непоэтическое, меркантильное время со­всем не лишним кажется общение с той, в ком ни­когда не гасла любовь к жизни, вера в свой народ, душевная стойкость и непреклонная воля. Возьми­те в руки томик Анны Андреевны Ахматовой!