И все-таки узнают голос мой,

И все-таки ему опять поверят.

А. Ахматова

 

Удивительные строчки Ахматовой вошли в мою душу так: в детстве я босиком бегала по самому краешку берега моря, о котором потом, поразившись точности восприятия поэта, про­читала в поэме «У самого моря»:

 

Бухты взрезали низкий берег.

Все паруса убежали в море,

А я сушила солевую косу

За версту от земли на плоском камне...

 

Позже проснулся интерес к поэзии вообще, Ахматова же стала самым любимым поэтом. Удивляло только одно: как могли такого поэта так долго не печатать и так долго вообще не изучать в школе! Ведь Ахматова по силе своего дарования, мастерства и таланта стоит рядом с гениальным Пушкиным, которого она так ревниво любила, понимала и чувствовала.

Сама Ахматова долгие годы жила в Царском Селе, которое стало для нее одним из самых дорогих мест на земле на всю жизнь. И потому что «здесь лежала его треуголка и растре­панный томик «Парни», и потому что для нее, семнадцатилет­ней, именно там «заря была себя самой алее, в апреле запах прели и земли, и первый поцелуй...», и потому что там, в парке, были свидания с Николаем Гумилевым, другим траги­ческим поэтом эпохи, который стал судьбой Ахматовой, о ко­тором она потом напишет в страшных по своему трагическому звучанию строчках:

 

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне...

 

На рубеже двух столетий родилась великая русская поэ­тесса Анна Андреевна Ахматова. Вернее, великий русский поэт, ибо сама Ахматова слово «поэтесса» ненавидела и назы­вала себя только поэтом...

Большое влияние, может быть, на ее поэтическое станов­ление имело то, что Ахматова детские годы провела в Царском Селе, где сам воздух был пропитан поэзией, где

 

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

 

«Еле слышный» для нас. И хотя тоже негромкий для Ах­матовой, но ведущий ее по нужному пути, помогающий про­никнуть в человеческую душу, особенно женскую. Ее поэзия — это поэзия женской души. Можно ли отделять — «женская» поэзия, «мужская»? Ведь литература общечеловечна. Но Ах­матова могла с полным правом сказать о своих стихах:

 

Могла ли Биче словно Дант творить,

Или Лаура жар любви восславить?

Я научила женщин говорить...

 

Первые стихи Ахматовой — это любовная лирика. В них любовь не всегда светлая, зачастую она несет горе. Чаще сти­хотворения Ахматовой — это психологические драмы с остры­ми сюжетами, основанными на трагических переживаниях. Лирическая героиня ранней Ахматовой отвергнута, разлюбле­на, но переживает это достойно, с гордым смирением, не уни­жая ни себя, ни возлюбленного.

 

В пушистой муфте руки холодели.

Мне стало страшно, стало как-то смутно.

О, как вернуть вас, быстрые недели

Его любви, воздушной и минутной!

 

Герой ахматовской поэзии сложен и многолик. Он — лю­бовник, брат, друг, предстающий в различных ситуациях.

Но поэзия Ахматовой — это не только исповедь влюблен­ной женской души; это и исповедь человека, живущего всеми бедами и страстями XX века, но еще, по словам О. Мандель­штама, Ахматова «принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа XIX века».

Каждое ее стихотворение — маленький роман:

 

Проводила друга до передней.

Постояла в золотой пыли.

С колоколенки соседней

Звуки важные текли.

Брошена! Придуманное слово —

Разве я цветок или письмо?

А глаза глядят уже сурово

В потемневшее трюмо.

 

Но самой главной любовью в жизни А. Ахматовой была любовь к родной земле, о которой она напишет после, что «ложимся в нее и становимся ею, оттого и зовем так свободно своею».

В трудные годы революции многие поэты эмигрировали из России за рубеж. Как ни тяжело было Ахматовой, она не по­кинула свою страну, потому что не мыслила своей жизни без России.

 

Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

 

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид».

 

Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.

Любовь к Родине у Ахматовой не предмет анализа, раз­мышлений. Будет Родина — будет жизнь, дети, стихи.

Нет ее — нет ничего. Ахматова была честным и искренним выразителем бед, несчастий своего века, старше которого она была на десять лет. Судьба ее трагична:

 

А я иду — за мной беда,

Не прямо и не косо,

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса.

 

Эти стихи были написаны во времена сталинщины. И хотя Ахматова не была подвергнута репрессиям, для нее это было тяжелое время. Ее единственный сын был арестован, и она решила оставить памятник ему и всем людям, которые постра­дали в это время. Так родился знаменитый «Реквием». В нем Ахматова рассказывает о тяжелых годах, о несчастьях и стра­даниях людей:

 

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.

 

Это было произведение такой обвинительной и обличаю­щей силы, что, сочинив, его можно было только сохранить в памяти. Напечатать его в то время было невозможно — это было равносильно собственному смертному приговору.

Но ни в одной из ее книг, несмотря на всю тяжелую и трагическую жизнь, на весь ужас и унижения, пережитые ею, не было отчаянности и растерянности. Никто никогда не видел ее с поникшей головой. В своей жизни Ахматова знала славу, бесславие и снова славу.

 

Я — голос ваш, жар вашего дыханья,

Я — отражение вашего лица.

 

Война застала Ахматову в Ленинграде. В июле 1941 года она написала стихотворение, облетевшее всю страну:

 

И та, что сегодня прощается с милым, —

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит.

 

Общенародное горе — это и личное горе поэта.

Чувство сопричастности родной земле становится почти физическим: Родина — «душа и тело» поэта. Рождаются ве­ликие чеканные строчки, которые в феврале 1942 года прозву­чали в знаменитом стихотворении «Мужество»:

 

Час мужества пробил на ваших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова, —

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

 

Сохранить родную землю и родную речь — для Ахматовой понятия равнозначные. Значимость слова равна значимости жизни:

 

Ржавеет золото, и истлевает сталь,

Крошится мрамор. К смерти все готово.

Всего прочнее на земле — печаль,

И долговечней — царственное слово.

 

Переживая с народом трагедию фашистского нашествия, радость возвращения в Ленинград, ликовавшая со своим на­родом в День Победы, А. А. Ахматова надеялась, что судьба наконец-то смилуется над ней. Но здесь грянуло печально из­вестное ждановское постановление 1946 года. Жизнь для Ах­матовой словно остановилась. После вывода из Союза писате­лей ее лишили даже продовольственных карточек.

Друзья организовали тайный фонд помощи Ахматовой. По тем временам это было истинным героизмом.

А. А. Ахматова рассказывала об этом через много лет: «Они покупали мне апельсины и шоколад, как больной, а я была просто голодная...»

На долгие годы имя Ахматовой было вычеркнуто из лите­ратуры. Власти сделали все, чтобы о ней забыли. Но поэт горь­ко и мудро усмехается над своей судьбой, над своими гоните­лями:

 

Забудут! Вот чем удивили.

Меня забывали сто раз.

Сто раз я лежала в могиле,

Где, может быть, я и сейчас.

А Муза и глохла, и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб после, как Феникс из пепла,

В тумане восстать голубом.

 

Таков лирический мир Ахматовой: от исповеди женского сердца, оскорбленного, негодующего, но любящего, до потря­сающего душу «Реквиема», вобравшего весь «стомильонный народ...».

Когда-то в юности, ясно предчувствуя свою поэтическую судьбу, Ахматова проронила, обращаясь к царскосельской ста­туе А. С. Пушкина:

 

Холодный, белый, подожди,

Я тоже мраморною стану.

 

И почти через тридцать лет горькая мысль о ее памяти и памятнике звучит в «Реквиеме»:

 

А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество,

Но только с условьем — не ставить его

Ни около моря, где я родилась:

Последняя с морем разорвана связь.

Ни в царском саду у заветного пня,

А здесь, где стояла я триста часов

И где для меня не открыли засов.

 

Я бы поставила А. А. Ахматовой не один, а много памят­ников: босоногой приморской девчонке в Херсонесе, прелест­ной царскосельской гимназистке, утонченной прекрасной жен­щине с ниткой черного агата на шее в Летнем саду, где «статуи помнят ее молодой». И еще там, где она хотела, — напротив ленинградской тюрьмы, там должен стоять, по-моему, памят­ник состарившейся от горя женщине с седой челкой, держащей в руках узелок с передачей для единственного сына, вся вина которого заключалась только в том, что он был сыном Николая Гумилева и Анны Ахматовой — двух великих поэтов...

А может быть, вовсе и не нужно мраморных изваяний, ведь есть уже нерукотворный памятник, который она воздвиг­ла себе вслед за своим великим царскосельским предшествен­ником, — это ее стихи...