Когда шуршат в овраге лопухи

И никнет гроздь рябины желто-красной,

Слагаю я веселые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

А. Ахматова

 

Начало XX века в России было временем небыва­лого расцвета поэзии, по праву названным «серебря­ным веком» — вслед за «золотым», пушкинским. Это — период возникновения в русском искусстве множества новых направлений: символизма, футу­ризма, акмеизма и других. Как правило, каждое из них стремилось быть новым искусством; большая их часть принадлежала к модернизму. Одна из харак­тернейших черт последнего — стремление к разрыву с искусством предшествующей эпохи, отказ от тради­ции, от классики, постановка и решение новых худо­жественных задач, при этом новыми художественны­ми средствами. И в этом отношении акмеизм, в русле которого складывалось раннее творчество Ахматовой, не был исключением. Однако многое в творческой судьбе автора предопределило тяготение к классичес­ки-строгой и гармонично-выверенной традиции рус­ской поэзии XX века. И прежде всего, огромное зна- чение в формировании Ахматовой как поэта имело ее классическое образование, детство, проведенное в Царском Селе, воспитание, данное в лучших тради­циях русской дворянской культуры. Царское Село — маленький город, где взросло так много больших по­этов. Его воздух пронизан поэзией Пушкина, Держа­вина, Тютчева:

 

Здесь столько лир повешено на ветки,

Но и моей как будто место есть...

 

Этим двустишием Ахматова сближает себя и тех, чьим гением творилась русская классическая поэтичес­кая традиция.

В своей лирике Ахматова развивает традиционные темы: любовь, творчество, природа, жизнь, история. Любовь, несомненно, самое возвышенное, самое поэти­ческое из всех чувств, ведь поэту всегда «диктует чув­ство» — а какое из чувств сравнится с любовью по си­ле воздействия? Любовные мотивы в лирике Ахматовой представлены во всем их многообразии: встречи и раз­луки, измены и ревность, самопожертвование и эгоизм любящих, безответная страсть и мучительное счастье взаимности. Для Ахматовой, как некогда для Тютчева, любовь — это союз двух душ, изобилующий внутрен­ними трагедиями:

 

Их съединенъе, сочетанъе,

И роковое их слиянье,

И... поединок роковой.

 

А в качестве эпиграфа к самому интимному, «лю­бовному» своему сборнику автор берет отрывок из сти­хотворения еще одного своего предшественника в обла­сти любовных коллизий, Баратынского:

 

Прости ж навек! но знай, что двух виновных,

Не одного, найдутся имена

В стихах моих, в преданиях любовных.

 

Любовь становится у Ахматовой неотъемлемой час­тью человеческого бытия, основой гуманистических ценностей; только с ней возможны «и божество, и вдох­новенье, и жизнь, и слезы», как писал некогда Пушкин. То есть, говоря словами другого поэта, ставшего классиком еще при жизни, — Блока: «Только влюбленный имеет право на звание человека».

Поэт и поэзия — тема, над которой любили размы­шлять русские лирики, ведь «поэт в России больше, чем поэт». Героиня Ахматовой поднимается над влас­тью жизненных обстоятельств, осознав свою судьбу как особую, провидческую:

 

Нет, царевич, я не та,

Кем меня ты видеть хочешь,

И давно мои уста

Не целуют, а пророчат.

 

Шестикрылый серафим, являвшийся Пушкину, приходит и к героине; лермонтовский пророк, пресле­дуемый своими согражданами, вновь обречен на люд­скую неблагодарность в ее стихах:

 

Иди один и исцеляй слепых,

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.

 

Гражданская лирика — неотъемлемая часть творче­ства Ахматовой. Противопоставления «поэт» и «гражда­нин» для нее просто не существовало: поэт изначально не может не быть со своей страной, со своим народом. Поэт «всегда с людьми, когда шумит гроза», и этот тезис своего предшественника Ахматова подтверждает всем творчеством. Слова, призывающие героиню бросить свой край, «глухой и грешный», оцениваются ею как недо­стойные высокого духа поэзии.

Для Ахматовой, унаследовавшей великую традицию русской классики, веление долга превыше всего:

 

Одни глядятся в ласковые взоры,

Другие пьют до солнечных лучей,

А я всю ночь веду переговоры

С неукротимой совестью своей.

 

Образ Петербурга знаком нам по произведениям Пушкина, Некрасова, Гоголя. Для них он — город кон­трастов, «пышный» и «бедный» одновременно; город, где может произойти все; город отвергаемый и облича­емый, но при этом любимый. Эта своего рода символи­ческое воплощение всего мира, вселенский град. Он с самого начала возникает в творчестве Ахматовой. Впитав в себя воздух невских набережных, запечатлев в своей душе светлую и гармоничную правильность его архитектуры, она, вслед за другими, превращает по­дробности петербургского пейзажа в непреложную по­этическую данность. Петербург Ахматовой — противо­речивый, но необыкновенно притягательный город:

 

Но ни на что не променяем пышный

Гранитный город славы и беды,

Широких рек сияющие льды,

Бессолнечные, мрачные сады...

 

Чувство меры, сдержанность, строгая закончен­ность мысли, характеризующие лучшие образцы рус­ской классической поэзии, свойственны и лирике Ах­матовой. Она не выплескивает на читателя свои эмо­ции, не обнажает душу в порыве чувств, а «просто, мудро» повествует о пережитом. Вот как пишет автор о любовном смятении своей героини:

 

Десять лет замираний и криков,

Все свои бессонные ночи

Я вложила в тихое слово

И сказала его — напрасно.

Отошел ты, и стало снова

На душе и пусто и ясно.

 

Очевидны боль и отчаяние героини — но как сдер­жанно, без надрыва это показано, и в то же время как психологически точно и исчерпывающе дана развязка. В стихотворениях Ахматовой не так много пейзаж­ных описаний. Пейзаж для нее обычно лишь фон, лишь повод для рассуждения, для описания душевного со­стояния. Параллелизм происходящего в душе и приро­де — излюбленный мотив классической поэзии. Для нас привычны уподобления явлений природы че­ловеческим действиям — буря «плачет, как дитя», гром «резвится и играет». В стихотворении Ахматовой «Три осени» героиня, обращаясь к излюбленнейшей по­ре русской поэзии, различает в ней три стадии, соот­ветствующие трем стадиям человеческой зрелости:

 

Всем стало ясно: кончается драма,

И это не третья осень, а смерть.

 

Поэзия А. Ахматовой взросла, питаясь великой тра­дицией русской литературы XIX века — традицией гу­манистической, возвышенной, светлой. «Души высокая свобода», верность идеалам, гуманистический пафос, мужественная правдивость изображения, напряжен­ность духовной жизни, тяготение к классическому, яс­ному, строгому и соразмерному стилю — все то, что ха­рактерно для русской поэзии прошлого века, вновь по­является именно в ахматовской строке, властной и нежной одновременно.