В поэме «Мертвые души» Гоголь типизирует образы рус­ских помещиков, чиновников и крестьян. Единственный че­ловек, явно выделяющийся из общей картины российской жизни, — это главный герой поэмы, Чичиков. Подобно «лиш­ним людям», Онегину и Печорину, он не похож на толпу, но не исключительностью натуры и не стремлением преобразить мир, а своей активностью, деятельностью и предприимчивос­тью.

Что же за человек Чичиков? В поэме «Мертвые души» Гоголь показывает, что старая патриархальная дворянская Россия умирает. Неумолимый ход истории порождает людей иной жизненной ориентации, дельцов-предпринимателей.

Раскрывая образ главного героя, автор повествует о его происхождении и формировании его характера. Чичиков — единственный, за исключением Плюшкина, персонаж, исто­рия жизни которого дается во всех деталях. Из одиннадцатой главы поэмы мы узнаем, что Павлуша принадлежал к бедной дворянской семье, чья усадьба перестала быть источником доходов. Отец Чичикова оставил ему в наследство полтину меди да завет старательно учиться, угождать учителям и нат чальникам и, самое главное, — беречь и копить копейку. В завещании отец ничего не сказал о чести, долге и достоинстве. В отличие от Гринева, Чичиков быстро понял, что высокие понятия только мешают достижению заветной цели.

Вот почему Павлуша пробивает себе дорогу в жизни соб­ственными усилиями, не опираясь ни на чье покровительство. Но благополучие свое он строит за счет других людей: оскор­бление, обман, взяточничество, казнокрадство, махинации на таможне — орудия Чичикова. Никакие неудачи не могут сло­мить его жажду наживы. И всякий раз, совершая неблаговид­ные поступки, он легко находит оправдание.

Гоголь, тщательно анализирующий не только поступки, но и мысли героя, с грустной иронией говорит, что в его «рассуждениях была некоторая сторона справедливости». Чи­чиков по-своему способен к сочувствию, по-своему пережива­ет, что в мире торжествует глупость и несправедливость. Герой знает, что такое жалость и сострадание, более того, он «чувствовал и то и другое, он бы даже хотел помочь, но только чтобы не заключалось это в значительной сумме». Итак, ос­нову комизма и одновременно трагизма этого образа состав­ляет то, что смысл жизни герой видит лишь в приобретении, накопительстве. Это еще не плюшкинская мания обогащения ради обогащения. Для Чичикова деньги — средство, а не цель. Он хочет благополучия, достойной жизни для себя и своих детей, но в этом-то и ловушка: человек, лишенный нравственной основы, обманывает себя, считая деньги сред­ством.

От остальных персонажей поэмы Чичикова отличает и сила характера. Поставив себе цель, он проявляет для ее до­стижения громадную энергию, упорство и невероятную изо­бретательность. Автор говорит о нем: «Надобно отдать спра­ведливость непреодолимой силе его характера. После всего того, чтобы достаточно было если не убить, то охладить и усмирить навсегда человека, в нем не потухла непостижимая страсть». Жаль только, что страсть эта была далеко не самая благородная.

Чичиков умеет приспосабливаться к любому микромиру, в котором он оказывается. Даже внешний облик героя таков, что подойдет к любой ситуации: «не красавец, но и не дурной наружности», «не слишком толст, не слишком тонок», «че­ловек средних лет» — все в нем неопределенно, ничто не вы­деляется. Чичикову не откажешь в знании людей. Он постиг «великую тайну нравиться», с каждым из персонажей он го­ворит на его языке, на близкие собеседнику темы. Более того, именно Чичиков — единственный персонаж, способный на проявление движений души. «Видно, и Чичиковы на несколь­ко минут обращаются в поэтов», — говорит автор, наблюдая, как его герой останавливается, «будто оглушенный ударом», перед молоденькой шестнадцатилетней девушкой. В конеч­ном счете не сомнительные покупки, не подозрительная лов­кость Чичикова, а «человеческое» движение души послужило причиной краха его затеи. Так уж устроена жизнь, говорит Гоголь, что именно душевность, искренность, бескорыстие — самые опасные. Гоголь не случайно выделяет Чичикова из ряда прочих персонажей поэмы, рассказывая о прошлом героя и давая его характер в развитии. Согласно замыслу, автор собирался «провести Чичикова через искушение собст­венничества, через жизненную грязь и мерзкость к нравст­венному возрождению». Именно с людьми, не окончательно омертвевшими, имеющими хоть какую-то цель, пытался свя­зать автор свои надежды на возрождение России. Но история второго и третьего томов поэмы известна. Гениальный худож­ник, Гоголь понял невозможность воплощения первоначаль­ного замысла. Чичиковы не могут, да и не хотят спасать Россию, их мир неизбежно замкнется на идее накопительства.

Гениальность же гоголевского предвидения состоит в том, что в поэме «Мертвые души» впервые в русской литературе был выведен тип людей, которые неизбежно выходят на арену общественной жизни в период зарождения капитализма, тип дельца-предпринимателя, человека «новой формации». леньких чиновников. Но пошляк даже такого гигантского калибра, как Чичиков, непременно имеет какой-то изъян, дыру, через которую виден червяк, мизерный ссохшийся ду­рачок, который лежит, скорчившись, в глубине пропитанного пошлостью вакуума».

Так что же? Чичиков — пошляк? Да. Только ли? Нет. Снова приглядимся к названию: есть ли у него скрытый смысл? Конечно: из бюрократически-бездушного значения слова «душа» (некая абстрактная человеческая единица, за которую с помещика взимается налог) выглядывает прямое значение — «душа человека», в бессмертие которой автор не мог не верить. Даже цензура испугалась этого второго смысла названия: душа, сказали Гоголю, не может бытъ мертвой. Вслед за цензурой должен был испугаться читатель: второй смысл названия действительно страшный. От названия про­тягивается нить к повествованию: в нем разворачивается тема смерти (во всей многозначности этого слова). Проводником этой темы становится Чичиков, о котором исследователь Го­голя Ю. Манн пишет следующим образом: «Чичикова инте­ресует не скрытая сторона жизни, но нечто большее: ее про­тивоположность — «смерть». Ловец мертвых душ, следопыт смерти, Чичиков обостряет внимание к запретному до гро­тескной кульминации. Уже первые же расспросы Чичикова в городе NN фиксируют необыкновенное умонастроение, пре­вышающее степень традиционного интереса к скрытой сторо­не жизни: приезжий «расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии, повальных горячек, убийственных каких-нибудь лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такой точностью, кото­рая показывала более чем одно простое любопытство». В даль­нейшем «странное направление интереса Чичикова всячески подчеркивается и варьируется».

В этом контексте «пошлость» выходит за грань просто комического и начинает восприниматься как атрибут «смер­ти» (в предельном смысле этого слова — «смерть души»). Тема пошлости, удвоенная («пошлость пошлого человека») и абсолютизированная (еще о «Ревизоре» Гоголь говорил, будто публику испугала «пошлость всего вместе»), ведет человека вниз по лестнице мирозданья: лица превращаются в живот­ные «рыла», «рыла» — в бездушные вещи. А самый «низ» этой лестницы — в аду. Если так, кто же тогда Чичиков? Не просто подлец («пора припрячь и подлеца»), а еще и мелкий бес, адский прислужник.

Но это еще не все — далеко не все. Ассоциация с адом возникает не случайно. Вдумаемся: «Мертвые души» — не плутовской роман, да и не роман вовсе, а поэма. Вот как об этом пишет сам Гоголь: «Вещь, над которой сижу и тружусь теперь... не похожа ни на повесть, ни на роман... Если бог поможет выполнить мне мою поэму так, как должно, то это будет первое мое порядочное творение». Почему поэма? «Мертвые души» задумывались по аналогии с «Божественной комедией» Данте — в трех частях: первая часть — «Ад», вто­рая часть — «Чистилище», третья часть — «Рай». Замысел, таким образом, не ограничился изображением «ада», «пош­лости пошлого человека», предел его — спасение этого самого «пошлого человека». Кого же конкретно из первой части «Мертвых душ»? Чичикова прежде всего. Что же указывает (на это в тексте первой части?

Первое, что отличает Чичикова (наряду с Плюшкиным) от остальных персонажей поэмы, это наличие у него прошло­го — биографии. Биография Чичикова (так же как и Плюш­кина) — это история «падения души»; но если душа «пала», значит, была когда-то чистой, значит, возможно ее возрождение — через покаяние.

Что необходимо для покаяния, для очищения души? Внутреннее «я», внутренний голос. Право на душевную жизнь, на «чувства» и «раздумья» тоже имеют только Плюш­кин (в меньшей степени) и Чичиков (в большей степени). «С каким-то неопределенным чувством глядел он на домы...»; «неприятно, смутно было у него на сердце...»; «какое-то странное, непонятное ему самому чувство овладело им» — фиксирует Гоголь моменты «интроспекции» (внутреннего го­лоса) у своего героя. Мало того: нередки случаи, когда внут­ренний голос Чичикова переходит в авторский голос или сли­вается с ним — например, отступление об умерших мужиках Собакевича или о встретившейся Чичикову девушке («Из нее все можно сделать, она может быть чудо, а может и выйти дрянь, и выйдет дрянь!»).

Как герой поэмы, Чичиков перестает быть одномерным. В пошлости и мелком бесовстве «подлеца» мерцают блики «живой души», для которой возможно восхождение в после­дующих томах поэмы. Обратим внимание на то, как автор «Мертвых душ» переходит к знаменитому отступлению о «птице-тройке», завершающему первый том «Мертвых душ». Селифан погнал коней; Чичиков улыбнулся, «ибо любил бы­струю езду»; и тут же — авторское обобщение: «И какой же русский не любит быстрой езды?» Далее: «Эх, тройка! Птица-тройка, кто тебя выдумал?» И наконец, предельный, П °Д стать грандиозной поэме, план обобщения: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонная тройка несешься?» От Чичикова с его бричкой к таинственно-патетическому вопрошанию. «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа»- По­лучается, что и Чичиков причастен к этому «полету», а зна­чит, и к «тайне»: он не застыл, не завершился, он открыт для перерождения и о судьбе его стоит вопрошать.

Первый том «Мертвых душ» начинается с загадки: «два русских мужика» обсуждают, доедет ли колесо чичиковской брички до Москвы; а завершается той же бричкой, тем же словом — «русский», слившимся в «Русь-тройку», — и снова загадкой, выросшей до грандиозного символа: «Русь, куда ж несешься ты?» Кто же такой тот, кто в этой бричке находит­ся, — Чичиков? Да, пошляк, да, мелкий бес — во и загадка. Вот как откликнулся на нее Герцен: «Там, где взгляд может проникнуть сквозь туман нечистых испарений, там он увидит удалую, полную сил национальность».