Роль Белинского в восприятии современным читателем творчества Гоголя вообще и его бессмертной поэмы в частнос­ти неоднозначна. С одной стороны, мы ценим наследие вели­кого критика, который по его собственному выражению, «любил Гоголя до самозабвения» и умел тонко чувствовать его поэзию. Но существует и другое мнение, распространен­ное, главным образом, среди литературоведов и философов русского зарубежья. Эту точку зрения предельно ясно и ка­тегорично выразил известный философ послеоктябрьского пе­риода Ильин, говоривший о вине «бескультурного Белинско­го», который приклеил Гоголю-художнику «ярлык обличите­ля». Действительно, читая статьи Белинского и его письма к Гоголю, мы заметим, что на взгляды критика в значительной мере оказывают влияние его политические убеждения: рево­люционер-демократ, разночинец по происхождению, он пы­тается увидеть в «Мертвых душах» прежде всего критику крепостного права и желание заклеймить паразитизм поме­щичьего класса. Художник-обличитель, по Белинскому, со­здает произведение, «беспощадно одергивающее покров с дей­ствительности», выставляющее на всеобщее обозрение и ос­меяние то низкое, что выявил автор в окружающем мире. Неужели именно это «низкое» и удалось «выхватить из тай­ника народной жизни» Гоголю?

Проследим ход размышлений Ильина: в «Мертвых душах» на первый план выходит проблема пошлости как сти­хия общественной жизни. Что же, Белинский считает, что пошлость как одна из черт национального характера и есть то «чисто русское, национальное», что заслуживает внимания в произведении? (То есть не сама, конечно, пошлость, а ее обличение.) Неужели весь смысл главного труда великого ху­дожника сводится к борьбе с конкретными пороками соци­альной действительности? Может показаться: а почему бы и нет? Даже Н. Бердяев писал, что «мещанство — это традици­онная русская проблема»...

«...Не было доселе такого «для общественности важного произведения» — так Белинский оценивает с точки зрения социальной значимости общее значение поэмы; это вообще характерно для критиков революционно-демократического лагеря. Мы не будем, объясняя это положение, называть кри- тика «бескультурным», но склонны все же оставлять за ли­тературой право на приоритет этической идеи над социально-правовой.

Именно поэтому попробуем найти более глубокий смысл гоголевского произведения. «Вовсе не губерния, — писал автор «Мертвых душ», — и не несколько уродливых помещи­ков есть предмет поэмы». Но что же? Тут выясняется, что Белинский вовсе не был так уж неправ, выдвигая на первый план проблему пошлости. Только Виссарион Григорьевич по­смотрел на нее совершенно под иным углом, нежели автор. Гоголь писал, что «русского человека» его собственная пош­лость и ничтожество испугали больше, чем все остальные его пороки. «Явление замечательное! Испуг прекрасный! В ком такое неприятие пошлости, в том, верно, заключено все про­тивоположное пошлости». Эти слова вплотную приближают к разгадке одного из самых таинственных вопросов, связан­ных с «Мертвыми душами». Этот момент стал предметом яростных споров сразу же после выхода первого тома в свет — имеется в виду вопрос о патриотизме Гоголя, об истинном и ложном понимании национальности его творчества. Были и такие «патриоты», которые обвиняли писателя в ненависти ко всему русскому, таким своеобразным способом поддержи­вая Белинского с его версией Гоголя-обличителя.

«Творение чисто русское, национальное», — пишет Бе­линский, но тут же упрекает автора творения в «излишест­ве... любви и горячности к своему родному и отечественному». Великий критик одергивает великого писателя за «некото­рые, — к счастью, немногие места», где, видно, Гоголь «за­бывает» о своей роли обличителя и слишком восхищается той самой русской жизнью, с которой должен был «сорвать по­кров».

Гоголь писал: «Истинная национальность заключается... в самом духе народа. Поэт... может быть тогда националь­ным... когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами». Это в высшей степени верно и по отношению к Гоголю. Свое при­звание он видел в служении России, именно с него начинает­ся, как говорил Бердяев, «учительская литература». Со вре­мен Гоголя русская литература усваивает тот дух светлого искания правды, который ставит ее с середины XIX в. во главе мировой литературы. Автор «Мервых душ» считал, что русский характер — «еще расплавленный металл, еще не приобретший окончательной формы». Возможно, эти слова

Белинский и понял как претензию на роль «всенародного учителя», который в праве изгонять вредные примеси из «расплавленного металла национальной породы».

Но Гоголь не был ни нигилистом, ни обличителем. Он был великим русским поэтом. «...Великий талант, гениальный поэт и первый писатель современной России», — писал Белинский.

Идея «Мертвых душ» намного сложнее и выше того, что видел критик. К сожалению, автору удалось воплотить в жизнь только первую часть, первый том трилогии. «Мертвые души» должны были стать русской «Божественной комедией», и первый том — книга Чичикова, Плюшкина и других — это книга «Ада». Гоголь собирался провести своих героев через все три книги, через «Ад» и «Чистилище» — в «Рай», он верил, что в борьбе высокого и низкого выделятся |в чистом виде лучшие свойства «русской нашей природы».

Белинский, может быть, не мог тогда, полтора столетия назад, постигнуть полностью смысл гоголевского творения. «Многое, слишком многое обещано», — писал он... А ведь гениальность — это всегда устремленность в будущее.

«У России нет прошлого, — писал Блок, — она вся в на­стоящем и будущем». Гоголь не мог тогда, в XIX в., написать свою книгу целиком — это был певец «Ада», первой ступени великой русской трилогии. Вспомним Солженицына: человек те может единовременным актом (будь то социальная революция или художественное творение) достигнуть того, к чему пойдет только все человечество в результате тысячелетнего движения. Может быть, второй том мог быть написан только после трех революций, после семидесяти лет отказа от веры, после перестройки...

Но вернемся к Белинскому. Очевидно, он видел в Гоголе только певца «Ада», обличителя. Но первый том трилогии пронизан общим для всего сочинения духом, которым не мог не проникнуться всякий, читавший «Похождения Чичико­ва», в том числе и великий критик Белинский. Этот дух — истинная любовь к России, истинная национальность. И глав­ная заслуга Белинского в том, что он не только воспринял этот дух, проникся им, но и выразил его так, как он один, наверное, мог: «Мертвые души» — творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое... дышащее страстью... кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни...»