И я упаду,

Пораженный своею победой...

А. Галич

 

Самая жестокая, так называемая «третья волна» эмигра­ции пришлась на время после крушения политических на­дежд «оттепели» шестидесятых годов. Тогда оказались за границей А. Солженицын, А. Галич, В. Аксенов, В. Некра­сов, В. Войнович и другие.

Георгий Николаевич Владимов также испил чашу «тре­тьей волны» эмиграции до дна.

Тема России была основной темой писателей-эмигрантов. Большинство произведений, которые получили известность уже в эмиграции, были начаты ими еще на родине. Напри­мер, рассказ «Не обращайте внимания, маэстро!» был напи­сан Владимовым за год до эмиграции, в 1982-м. Издать его автор смог только на Западе. Такая судьба произведений рус­ских писателей «третьей волны» очень типична.

В рассказе автор ставит традиционную для русской лите­ратуры проблему нравственного выбора героя, но решается она совершенно иначе, чем в советской прозе, ведь рассказ принадлежит к русской неподцензурной литературе, он — явление большой и единой мировой культуры. Сюжет рас­сказа прост и парадоксален: в квартиру, принадлежащую обыкновенной советской семье, вторгаются двое мужчин и женщина. Они показали хозяевам какую-то книжечку, кото­рая обычно выдается сотрудникам «одного известного учреж­дения». Далее эти трое занимают одну комнату и начинают наблюдение за окнами соседнего дома, где живет некий опальный писатель. Я уверен, что Владимов подразумевал самого себя, вводя в повествование писателя. Хозяева в шоке, не знают, как реагировать: противодействовать гэбешникам, обладающим неограниченной властью, невозможно, но писатель, за которым следят, их хороший знакомый, он тихий и мирный человек, который занят своими рукопися­ми. Нашумевшую историю его выступления на Западе они, конечно, осуждают, но это не такое уж страшное зло. Между тем кропотливое наблюдение их незваных гостей, а теперь уже и жильцов продолжается, кроме того, они звонят по те­лефону диссидентам и портят им настроение. Казалось бы, занятия абсурдные, однако возведенные в принцип защиты государства, они как бы требуют к себе уважения. Писатель изображает гэбешников, в общем, неплохими людьми: они поют романсы, спорят о творчестве Окуджавы и Высоцкого, песни которых в те времена считались полузапрещенными. Начинается внутренняя нравственная борьба хозяев кварти­ры, они не знают, что делать: оказывать сопротивление или продолжать содействовать происходящим на их глазах явно не очень порядочным действиям представителей власти. Это безысходное противоречие глава семейства в конце концов решает довольно оригинальным способом. Он все больше склоняется к мысли, что эти трое — не те, за кого себя выда­ют, что это злоумышленники, проникшие в его квартиру с какой-то корыстной целью. Хозяину легко это сделать, пото­му что раньше он никогда не сталкивался с представителями комитета госбезопасности, а лишь носил в воображении их возвышенные образы самоотверженных культурных стражей общества. Эти же рассказывают пошлые анекдоты и т. д. Все это не вяжется с их званием. Автор хотел этим сказать, что у несчастного, затурканного советского гражданина что-то слу­чилось с мозгами: он видит очевидное и не может осознать истинного смысла увиденного. Далее начинается настоящий фарс. Хозяин квартиры заявляет в милицию. Приходит группа захвата, и после короткой заварухи все, конечно, вы­ясняется: наблюдатели действительно гэбисты, но хозяев они не могут ни в чем обвинить, те действовали по закону, как истинные советские люди. Очень показательна и символична концовка рассказа. На вопрос хозяина: «И долго все это будет» — сотрудник «учреждения» коротко и просто отве­тил: «Всю жизнь».

В рассказе Владимова явно критикуется советский строй. Более того, автор показывает пути выхода людей из этого не­счастья, причиняющего всем столько страданий. Он, как врач, ставит диагноз болезни, показывая, как его герои вы­бираются из данной ситуации, подталкиваемые здравым смыслом, хотя в данном случае это было сведено к фарсу. Вынесенные в заглавие рассказа строчки Б. Окуджавы как бы говорят читателям: надо, наоборот, обращать внимание на все, с чем наша совесть согласиться не может. Тогда сво­бода будет возможна.

Советская цензура, конечно, не могла пропустить такой рассказ. В свою очередь неподцензурная проза внесла ощути­мую лепту в деятельность всех прогрессивных сил, направ­ленную на свержение тоталитарного режима в нашем отече­стве.