Тема дисгармонии, доведенной до абсурда из-за вмешательства человека в законы развития общества, с блестящим мастерством и талантом раскрыта Михаи­лом Булгаковым в повести «Собачье сердце». Эта идея реализуется писателем в аллегорической форме: неза­тейливый, добродушный пес Шарик превращается в ничтожное и агрессивное человекообразное существо. Именно этот эксперимент профессора Преображенско­го и положен в основу повести.

Профессор Преображенский, немолодой уже чело­век, живет уединенно в прекрасной благоустроенной квартире. Гениальный хирург занимается прибыльны­ми операциями по омоложению. Но профессор задумы­вает улучшить саму природу, он решает посоревно­ваться с самой жизнью и создать нового человека, пе­ресадив собаке часть человеческого мозга. Для этого эксперимента он выбирает уличного пса Шарика.

Вечно голодный горемычный пес Шарик по-своему неглуп. Он оценивает быт, нравы, характеры Москвы времен нэпа с ее многочисленными магазинами, трак­тирами на Мясницкой «с опилками на полу, злыми приказчиками, которые ненавидят собак», «где играли на гармошке и пахло сосисками». Наблюдая жизнь улицы, он делает умозаключения: «Дворники из всех пролетариев самая гнусная мразь»; «Повар попадается разный. Например, — покойный Влас с Пречистенки. Скольким жизнь спас». Увидев Филиппа Филипповича Преображенского, Шарик понимает: «Он умственного труда человек...», «этот не станет пинать ногой». I

И вот профессор совершает главное дело своей жизни — уникальную операцию: он пересаживает псу Шарику гипофиз человека от скончавшегося за не­сколько часов до операции мужчины. Человек этот — Клим Петрович Чугункин, двадцати восьми лет, судил­ся три раза. «Профессия — игра на балалайке по трак­тирам. Маленького роста, плохо сложен. Печень рас­ширена (алкоголь). Причина смерти — удар ножом в сердце в пивной». В результате сложнейшей опера­ции появилось безобразное, примитивное существо, це­ликом унаследовавшее «пролетарскую» сущность свое­го «предка». Булгаков так описывает его внешность: «Человек маленького роста и несимпатичной наружно­сти. Волосы у него на голове росли жесткие... Лоб пора­жал своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными ниточками бровей начиналась густая головная щетка». Первые произнесенные им слова были ругань, первое отчетливое слово: «буржуи».

С появлением этого человекообразного существа жизнь профессора Преображенского и обитателей его дома становится сущим адом. Он устраивает дикие по­громы в квартире, гоняется (по своей собачьей сущнос­ти) за котами, устраивает потоп… Все обитатели про­фессорской квартиры в полной растерянности, о при­еме пациентов даже речи быть не может. «Человек у двери мутноватыми глазами поглядывал на профес­сора и курил папиросу, посыпая манишку пеплом...» Хозяин дома негодует: «Окурки на пол не бросать — в сотый раз прошу. Чтобы я больше не слышал ни од­ного ругательного слова. В квартире не плевать! С Зи­ной всякие разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте ее подкарауливаете. Смотрите!» Шариков же говорит ему в ответ: «Что-то вы меня, папаша, больно утесняете... Что вы мне жить не даете?»

«Неожиданно появившееся... лабораторное» сущест­во требует присвоить ему «наследственную» фамилию Шариков, а имя он себе выбирает — Полиграф Поли-графович. Едва сделавшись неким подобием человека, Шариков наглеет прямо на глазах. Он требует от хозя­ина квартиры документ о проживании, уверенный, чтов этом ему поможет домком, который защищает «инте­ресы трудового элемента». В лице председателя домко­ма Швондера он тут же находит союзника. Именно он, Швондер, требует выдачи документа Шарикову, ут­верждая, что документ самая важная вещь на свете: «Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?» Вскоре Шариков предъявляет хозяину квартиры «бу­магу от Швондера», согласно которой ему полагается в профессорской квартире жилая площадь в 16 квад­ратных метров.

Швондер также снабжает Шарикова «научной» ли­тературой, дает ему на «изучение» переписку Энгельса с Каутским. Человекоподобное существо не одобряет ни того, ни другого автора: «А то пишут, пишут... Кон­гресс, немцы какие-то...» Вывод он делает один: «Надо все поделить». Причем он даже знает, как это сделать. «Да какой тут способ, — отвечает Шариков на вопрос Борменталя, — дело не хитрое. А то что же: один в се­ми комнатах расселился, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках пропитание ищет».

Полиграф Полиграфович быстро находит себе место в обществе, где «кто был ничем, тот станет всем». Швондер устраивает его заведующим подотделом очи­стки города от бродячих животных. И вот он предстает перед изумленным профессором и Борменталём «в ко­жаной куртке с чужого плеча, в кожаных же потертых штанах и высоких английских сапожках». По всей квартире разносится вонь, на что Шариков замечает: «Ну, что ж, пахнет... известно: по специальности. Вчера котов душили-душили...»

Нас уже не удивляет, что он взялся за преследова­ние бродячих собак и кошек, несмотря на то, что сам вчера принадлежал к их числу. Последовательно «раз­виваясь», он пишет донос-пасквиль на своего создате­ля — профессора Преображенского. Шарикову чужды совесть и мораль. У него отсутствуют нормальные че­ловеческие качества. Им движет лишь подлость, нена­висть, злоба...

В повести профессору удалось обратное превраще­ние Шарикова в животное. Но в реальной жизни шариковы победили, они оказались живучими. Именно по­этому мы говорим сегодня о таком явлении, как шариковщина. В основе этого социального слоя — самоуверенные, наглые, убежденные в своей вседозво­ленности, полуграмотные люди (если они вообще до­стойны звания людей). Этот новый социальный класс стал опорой тоталитарного государства, в котором по­ощрялись клеветничество, доносы, просто серость. Во­инствующая посредственность — вот основа шариковщины. В повести Шариков вновь превращается в соба­ку, а в жизни он прошел длинный и, как ему казалось, славный путь, и в тридцатые — пятидесятые годы про­должая травить людей, как когда-то, по роду служ­бы, — бродячих котов и собак.

Собачье сердце в союзе с человеческим разумом — главная угроза нашего времени. Именно поэтому по­весть, написанная в начале века, остается актуальной и в наши дни, служит предупреждением грядущим по­колениям.