Василия Макаровича Шукшина, как художника, задевали любые жизненные проявления, он не делил увиденное и услы­шанное на основное и побочное, а считал, что все, существую­щее в жизни человека, важно и заслуживает того, чтобы перей­ти на страницы рассказов и в кадры фильмов. Он никогда не искал материал для творчества специально, он жил, как все мыживем, видел и слышал то же самое, что и мы видим и слы­шим. Но там, где мы равнодушно скользили глазами — ничего интересного, пожимали плечами — ничего особенного, слуша­ли вполуха — банально, скучали — как тянется время — там, именно там Василий Макарович видел и слышал и интересное, и особенное, и значительное, и умное, и веселое, и печальное. Самая текучка жизни давала ему «сюжеты» и характеры.

Рассмотрим рассказ «Срезал». Привычная для Шукшина деревенская обстановка, виденные неоднократно его мужики, неторопливо беседующие на завалинке или в сельской избе, но как меняется характер главного героя, его цели и автор­ская интонация. Обычно его герои — чудики, решающие гло­бальные, мировые проблемы. Их не интересует собственный неустроенный и убогий быт. Автор повествует о них с легкой теплотой, юмором. Здесь же все иначе. Его герой, Глеб Капу­стин, «начитанный и ехидный» мужик.

Свою неустроенность и неудовлетворенность жизнью Глеб вымещает на земляках, достигших определенных результатов в жизни. «И как-то так повелось, что когда знатные приезжа­ли в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу на­бивался вечером народ — слушали какие-нибудь дивные исто­рии или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался ; — тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знаменитого гостя». В этом рассказе мы не слышим мягких, ироничных и теплых интонаций автора. Нет, он не высказывает впрямую своего отношения к герою, но чувствуется его неприязненное отношение к нему, граничащее с презрением. Откуда такое злобное отношение к людям, достигшим успеха, сделавшим в жизни чуть больше тебя? Глеб «типичный демагог-кляузник», хотя не написал ни одного анонимного письма, по его собствен­ному признанию. Но его желание «растоптать» успешных лю­дей* смешать их с грязью, чтобы не высовывались, знали свое место, вызывает резкое неприятие автора. Шукшин рассужда­ет, вернее, дает почву для рассуждения на тему: посредствен­ность агрессивна и потому вредна и опасна. Глеб немного начи­таннее окружающих, вернее, он нахватался верхушек, отдель­ных фраз. Он бросается громкими и непонятными словами: «натурфилософия», «стратегическая философия», он спутал науку лингвистику с философией — «филфак» принял за фило­софский факультет. Но это ему не важно. Он считает себя впра­ве унижать людей только за то, что живут в городе, достигли определенного положения, «посмели» приехать в деревню на такси. Его мелкое самолюбие тешится, когда земляки говорят:

— Срезал ты его...

И в ответ звучит почти сакраментальная фраза Глеба: «Ничего, это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя...» — и все... а дальше читателям открывается простор додумать, почему это Глеб решает, кому что полезно?

Шукшин выступает здесь против любой косности, давления на человеческую личность. Высокая творческая сила есть всег­да сила глубоко сознательная. Подлинный художник всегда от­дает себе отчет не только в том, что он делает, но и хорошо по­нимает при этом, для чего он это делает. Мы можем с уверенно­стью сказать, что для Василия Шукшина величайшей целью литературы, искусства было помогать человеку понимать само­го себя, развивать способности и веру постичь истину. Не слу­чайно искусство во все века пристально рассматривало смяте­ние души и — обязательно — поиски выхода из этих смятений, этих сомнений. Именно таковы герои писателя.