Незабываемый образ Макара Нагульнова, преданного партии коммуниста, одержимого идеей всемирной революции, создал Михаил Александрович Шолохов в романе «Поднятая целина». Макар — беспредельно преданный партии человек, он рез­кий и порывистый, очень нетерпеливый. Сейчас и сегодня он хочет добиться всеобщего счастья и благополучия. Он люто ненавидит врагов советской власти, видя все зло в частной собственности. На слова Давыдова об организации колхоза На­гульнов с восторгом отвечает: «Это — дюже верная мысля: всех собрать в колхоз. Это будет прелесть, а не жизнь!» Во время гражданской войны Нагульнов «рубил гадов беспощад­но», был награжден орденом Красного Знамени, и теперь кол­лективизацию он воспринял как новый призыв к бою. «Я за­раз, дорогой товарищ, как во дни гражданской войны,— гово­рил он Давыдову,— как на позиции. В землю надо зарыться, а всех вовлечь в колхоз».

Нагульнов — романтик, мечтающий о мировой революции, он напоминает героя светловской «Гренады». Но в стремлении к светлой мечте Макар порой отрывается от действительности. На фразу Давыдова, что за убой скота нельзя расстреливать, Макар закричал: «Загубите вы, такие-то, мировую револю­цию!» нагульное не сомневается ни в одной своей мысли, ни в одном действии, порой совершает грубые политические ошиб­ки, вредящие делу коллективизации. Виной тому не только его малограмотность, но и провокационные действия врагов. Он бьет Банника в ответ на фразу того, что лучше отдать семенной хлеб свиньям, чем засыпать в общественный амбар. Нагульнов не может вынести, когда слышит оскорбления и насмешки в адрес того, что ему дороже жизни. На шутку Банника над соци­ализмом Макар грозно говорит: «Ты шути, да знай меру! За со­циализм самый цвет людей погиб, а ты, дерьмо собачье, над ним вышучиваешься? Удались зараз же отседова, контра, а то вот дам тебе в душу, и поплывешь на тот свет».

Но Макар умеет и признавать свои ошибки. Теперь На­гульнов сам призывает не гнаться за дутыми процентами кол­лективизации, а укреплять колхоз, очищая его от бездельни­ков и тунеядцев.

В романе даны сцены, показывающие Нагульнова в лич­ной жизни. Он глубоко любит Лушку, хотя прячет свое чувст­во за аскетической суровостью. «Я ведь заостренный на миро­вую революцию,— говорит он Давыдову.— Я ее, любушку, жду... А баба мне — тьфу и больше ничего». Он освобождает Лушку из-под ареста и дает возможность уйти ей от ответст­венности. В оправдание он говорит Разметнову: «Молчи! Я ее все-таки люблю, подлюку...» Последним штрихом, характе­ризующим с этой стороны Макара Нагульнова, является сцена прощания его с Лушкой. «Макар, сходя со ступенек крыль­ца, небрежно кивнул ей на прощанье, Лушка, провожая его гла­зами, остановила на нем долгий взгляд, низко склонила в по­клоне свою гордую голову. Выть может, иным представился ей за эту последнюю в их жизни встречу всегда суровый и немножко нелюдимый человек? Кто знает...»

Погиб Нагульнов, как и жил, с разбегу, опрометчиво ки­нувшись на врагов советской власти. Скупой, но сердечной фразой Шолохов высказывает свое отношение к герою: «...вот и отпели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка, текущая откуда-то с верховьев Гремячего буерака... Вот и все».

Можно соглашаться или не соглашаться с автором в его трактовке героев, но одного нельзя — вычеркивать прошлого. Твардовский был прав, говоря:

 

Кто прячет прошлое ревниво,

Тот вряд ли с будущим в ладу...