Последнее пятнадцатилетие утвердило взгляд на коллек­тивизацию как на жесточайшую национальную трагедию. Общеизвестен насильственный характер коллективизации, унесшей миллионы крестьянских жизней и приведшей к со­временному материальному и духовному оскудению дерев­ни. Об этом свидетельствуют и исторические труды недавнего времени, и такие художественные произведения, как (повести «Котлован» А. Платонова, «Овраги» С. Антонова, рассказ «Пара гнедых» В. Тендрякова. «Поднятую целину» М. Шолохова поместить в этот перечень невозможно. Но зна­чит ли это, что шолоховский роман — ложь? Думается, все намного сложнее.

Сюжет романа, казалось бы, свидетельствует о торжестве новых социальных отношений в деревне. Действие «Подня­той целины» разворачивается с января по осень 1930 года, и за этот ничтожно короткий срок удается достичь целей кол­лективизации, главной из которых являлось создание «но­вого человека» — труженика села, лишенного чувства соб­ственности. Последние страницы произведения говорят об успехах, социалистического преобразования деревни: крестьяне по собственному почину приводят в порядок шко­лу, Майданников, Дубцов и Бесхлебнов вступают в партию. Однако, в отличие от большинства произведений о коллек­тивизации той поры, кончается роман не веселым пиром за колхозным столом, а отголоском народной трагедии (Размётнов на могиле жены, его «суровые, безрадостные глаза»). На мой взгляд, сегодняшнее прочтение «Поднятой целины» от­крывает сложное переплетение вынужденного замалчивания правды и намеков на истинное народное горе.

Так, в романе Шолохова устами Размётнова говорит сама народная совесть, когда он пытается отказаться от участия в раскулачивании: «Раскулачивать больше не пойду <...> Я... с детишками не обучен воевать! <....> Я что? Кат, что ли? <...> У Гаева детей одиннадцать штук! Пришли мы — как они взъюжались, шапку схватывает! На мне ажник волос ворохнулся! Зачали их из куреня выгонять...» Правда, затем в романе ока­жется, что власти разобрались и возвратили из ссылки неза­конно раскулаченных Гаевых, тем не менее, к чести Шолохова, эта сцена дает истинное представление о коллективизации как о массовой репрессивной кампании.

Кроме того, на заднем плане романного действия имеют­ся истории мнимых кулаков — то есть великих тружеников, которые, работая до кровавых кругов перед глазами, стяжа­ли себе некоторый достаток, за что и подверглись репрессиям со стороны власти. Такова трагическая судьба бывшего красноармейца Тита Бородина, поверившего тому, что рево­люция — восстановление попранной социальной неправды, и добровольно ушедшего в Красную Гвардию. Самое страшное — даже бывший однополчанин Бородина Нагульнов считает своего товарища преступником, хоть и признает, что хозяй­ство его нажито честным путем: «...вцепился в хозяйство, возвернувшись домой... И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь, оброс весь дикой шер­стью, в одних холстинных штанах зиму и лето исхаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжелого подъема разных тяжестев, и все ему было мало! <...> Видим, поедает его соб­ственность! ... грозим, что в землю затопчем его, раз он стано­вится поперек путя, делается буржуем и не хочет дожидаться мировой революции». Конечно, в романе в итоге торжеству­ет точка зрения Давыдова на Бородина («...кулаком стал, вра­гом сделался — раздавить!»), однако наряду с итоговым мо­ральным осуждением «кулаков»-тружеников несмело, «пунктиром», у Шолохова проходит и народная мысль о том, что вообще коллективизация — это ложный путь, по которо­му пытаются направить деревню. Главный «реформатор» ве­кового уклада, которым живет Гремячий Лог, — Давыдов, вос­принимающий хутор «как мотор невиданной конструкции». Сравнение, показывающее, что Давыдов не чувствует богат­ства и глубины жизни, воспринимает жизнь как нечто меха­ническое. Отсюда его тактика — безжалостно гнуть и ломать веками складывавшиеся традиции, согласно заранее вырабо­танному плану. Активисты в шолоховском романее — абсо­лютно бескорыстные люди, работающие ради идеи всеобще­го будущего счастья, для себя лично ничего не хотящие. Но на страницах романа в их адрес звучит упрек, для современного читателя достаточно знаменательный. Когда Давыдов, Размётнов и Нагульнов приходят по делу в дом к Акиму Бесхлебнову, тот отпускает по их адресу ядовитую шутку: «Не сеете, не жнете и сыты бываете». Действительно, несмотря на героические усилия активистов, в глазах трудящегося крес­тьянина они — «портфельщики», тунеядцы, уклоняющиеся от честного труда и чужой труд также рушащие.

Но самое важное, что в этом романе Шолохов ставит важ­нейший для русской литературы вопрос о цене социальной гармонии, и ставит этот вопрос так, что не может не вспом­ниться Достоевский, герои которого приходят к выводу о недопустимости всеобщего счастья, построенного на детских слезах. Размётнов и Давыдов спорят о том, как относиться к кулацким детям. Давыдов, побеждающий в этом споре, вы­двигает идею социального возмездия: «А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? <...> Ты!!! Как ты мо­жешь жалеть?!!» Несмотря на солидарность автора с Давы­довым, в романе заявлена и позиция Размётнова, который не ложет не пожалеть несчастных детей и не рассуждает в тот лиг — «кулацкие» ли они, «бедняцкие» или «середняцкие».