В конце XIX века в русской литературе широкое распро­странение получили рассказы и небольшие повести, пришед­шие на смену романам Тургенева, Достоевского, Толстого. Ак­тивно использовал форму короткого произведения и А. П. Чехов. Ограниченность объема повествования требовала от писателя нового подхода к слову. В ткани новеллы не было места многостраничным описаниям, пространным рассужде­ниям, раскрывающим авторскую позицию. В связи с этим исключительно важным оказывается выбор детали, в том числе детали пейзажа, который не исчез со страниц даже самых маленьких зарисовок зрелого Чехова.

Изображение жизни не могло быть полным без описаний природы, но это не единственная причина использования их автором. Пейзаж создает эмоциональный фон, на котором раз­вертывается действие, подчеркивает психологическое состоя­ние героев, придает рассказанным историям более глубокий смысл.

Для описания природы Чехов пользуется простыми и при­вычными приметами, часто ограничиваясь лишь одной-двумя фразами. Так, например, в рассказе «О любви» пейзаж вво­дится только в начале новеллы: «Теперь в окна было видно серое небо и деревья, мокрые от дождя...», и в самом конце: «...дождь перестал, и выглянуло солнце». Но, несмотря на скупость изобразительных средств, каждое событие оказыва­ется ассоциативно связано с конкретными временами года, суток и погодой, потому что природа всегда так или иначе соотносится с настроением чеховских героев. Счастье учителя словесности из одноименного рассказа соединено в нашем вос­приятии с «дивно хорошим» летом, а внутренние переживания героя рассказа «Ионыч», доктора Старцева, ждущего свидания с Котиком, неотделимы от ночного кладбищенского пейзажа.

Короткий штрих в описании состояния природы может изменить на противоположное впечатление от произведения, придать отдельным фактам дополнительное значение, по-но­вому расставить акценты. Так, выглянувшее в конце упоми­навшегося уже рассказа «О любви» солнце заставляет нас об­рести надежду на преодоление людьми своей несвободы. Без этой детали произведение оставляло бы ощущение такой же безысходности, какая заключена в словах, завершающих рас­сказ « Крыжовник »: « Дождь стучал в окна всю ночь ». Описание «грустной августовской ночи» в «Доме с мезонином» создает предчувствие чего-то недоброго, хотя в тот момент мы не знаем, что пока еще счастливым влюбленным придется расстаться. Картина однообразно и глухо шумящего, равнодушного моря, изображенная в рассказе «Дама с собачкой», перебивает ход мыслей читателя, напоминая «о высших целях бытия, о ...че­ловеческом достоинстве».

Сохраняя традиционную функцию пейзажа, необходимого для раскрытия характеров героев, Чехов пользуется приемом параллельного описания природы и душевного состояния пер­сонажей. Когда Никитин, учитель словесности, «чувствовал на душе неприятный осадок», «шел дождь, было темно и хо­лодно». Неуют холодного темного леса с протянувшимися по лужам ледяными иглами соответствует тоскливым мыслям студента Ивана Великопольского, в то время как вид родной деревни, освещенной багровой полосой зари, возникает тогда, когда герой охвачен «сладким ожиданием счастья». Мягкий лунный свет отвечает трепетному состоянию уже упоминавше­гося Старцева, подогревает в нем страсть; луна уходит за об­лака, когда тот теряет надежду и на душе его становится темно и мрачно. Чудный романтический пейзаж, нарисованный рас­сказчиком «Дома с мезонином», превращается в унылый вид местности, где взамен цветущей ржи и кричащих перепелов появляются «коровы и спутанные лошади», когда «трезвое, будничное настроение овладело» героем.

Кроме углубления психологического анализа пейзаж необ­ходим для более образной характеристики обстановки, в кото­рой разворачиваются события. В описании места действия по­вести «Палата № 6» лес репейника и крапивы, торчащие из забора острия гвоздей напоминают о колючей проволоке, под­черкивают сходство больницы с тюрьмой, предваряя рассказ о несвободе человека.

Духовному плену, в котором пребывают герои многих рас­сказов Чехова, противостоит чувство свободы, порождаемое образами родной природы. Бескрайний пейзаж, вызывающий мысли о величии и красоте родной земли, в рассказе «Кры­жовник» контрастирует с описанием ограниченного мирка Ни- колая Ивановича Чимши-Гималайского. После описания суеты душной и тесной жизни «в футляре», в которую оказался погружен целый город, запуганный нелепым Беликовым так, что даже погода во время его похорон заставляет быть всех в калошах и с зонтами, в рассказе «Человек в футляре» вдруг, как окно в другой мир, возникает прекрасная сельская карти­на, залитая лунным светом, от которой веет свежестью и по­коем.

Пейзаж полон жизни там, где есть возможность просвета в тусклом коловороте будней. Внезапное прозрение учителя словесности, пережившего упоение «мещанским счастьем», ос­вещено ярким мартовским солнцем и озвучено шумом сквор­цов в саду, поэтому есть надежда, что бегство Никитина от пошлости состоится. Герой рассказа «Дама с собачкой» Гуров видит безжизненный пейзаж: «забор, серый, длинный, с гвоз­дями», напоминающий нам забор из «Палаты № 6», и признает себя вечным пленником, которому «уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах ». Тень решетки на полу палаты № 6 усиливает ощущение бес­просветности положения доктора Ратина; зато, когда смерть разрывает сети, опутавшие его разум и волю, «стадо оленей, необыкновенно красивых и грациозных», проносится перед глазами умирающего, олицетворяя прорыв в иную реальность.

Смерть торжествует над жизнью и в повести «Черный монах», пейзаж в которой имеет особенное значение. Гибель сада Песоцкого, служащего символом полнокровной, много­красочной жизни, подчеркивает ужас мира, позволяющего быть счастливым только сумасшедшему. На фоне естественной красоты картин русской природы, пронизывающих повество­вание, еще безумнее кажутся мысли магистра Коврина, одер­жимого манией величия; а осязаемая конкретность каждой детали описания, будь то тропинка во ржи, река на закате или обнаженные корни деревьев, контрастирует с абстракцией чер­ного призрака.

В использовании пейзажа проявляется отношение Чехова к своим героям. Беликов ни разу не появляется на фоне при­роды. Николая Ивановича Чимшу-Гималайского окружают «канавы, заборы, изгороди». Это люди, потерявшие человечес­кий облик. Пока в душе доктора Старцева теплился огонек, рассказ о его жизни сопровождался описаниями природы; автор даже подарил ему любимый клен в саду. Похожий на языческого бога Ионыч больше не стоит такого подарка. Чем живее душа, тем созвучнее она существу природы. Органично вписаны в пейзаж старинной усадьбы сестры Волчаниновы, героини рассказа «Дом с мезонином», симпатичные автору так же, как и увидевший их рассказчик, оказавшийся художни­ком-пейзажистом. Неотделим от пейзажа в рассказе «Крыжов­ник» купающийся под дождем Иван Иваныч, слитность которого с природой подчеркнута движением качающихся на ис­ходящих от него волнах белых лилий. Этому герою доверено высказывать самые близкие автору мысли.

Иван Иваныч, Буркин — хорошие люди. Увиденные их глазами спокойные реалистические пейзажи всегда напомина­ют о прекрасном. Душа лунной ночью «кротка, печальна, пре­красна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением и что зла уже нет на земле и все благополучно »(« Че­ловек в футляре»). «Теперь, в тихую погоду, когда вся природа казалась кроткой и задумчивой, Иван Иваныч и Буркин были проникнуты любовью к этому полю, и оба думали о том, как велика, как прекрасна эта страна» («Крыжовник»), «Буркин и Иван Иваныч вышли на балкон; отсюда был прекрасный вид на сад и на плес, который блестел теперь на солнце, как зер­кало» («О любви»). Больной, охваченный страхом Коврин, видит беспокойный импрессионистический пейзаж: «Бухта, как живая, глядела на него множеством голубых, синих, би­рюзовых и огненных глаз и манила к себе» («Черный монах»). Потерявшему трезвое мировосприятие Никитину грезится нечто сюрреалистическое: «Тут от увидел дубы и вороньи гнез­да, похожие на шапки. Одно гнездо закачалось, выглянул из него Шебалдин и громко крикнул: «Вы не читали Лессинга!» («Учитель словесности»). Праздному взору художника, гостя Волчаниновых, открываются романтические пейзажи, напо­минающие о галантной живописи XVIII века. Эстетствующий Рябовский рисует многозначительный символический пейзаж: «...черные тени на воде — не тени, а сон, ...в виду этой кол­довской воды с фантастическим блеском, в виду бездонного неба и грустных, задумчивых берегов, говорящих о суете нашей жизни и о существовании чего-то высшего, вечного, блаженного, хорошо бы забыться, умереть, стать воспомина­нием» («Попрыгунья»).

Символизм свойствен и чеховскому пейзажу, но в нем нет пафоса и назидательности Рябовского. В рассказах писателя слова «сад», «дождь», «луна», «утро», «осень», «весна» и дру­гие нужны не только для обозначения места и времени дейст­вия или погоды. Это символы, позволяющие наполнить про­изведения глубоким философским смыслом. Рассмотрим по­дробнее некоторые из таких деталей пейзажа.

Одним из сквозных образов творчества Чехова является дождь — символ беспросветности будничной жизни, неосуще­ствимости истинного счастья. Непрерывный дождь, с разгово­ров о котором начинается рассказ «Душечка», так же однооб­разен и скучен, как и антрепренер Кукин, с чьего лица не сходит выражение отчаяния даже в день счастливой свадьбы. Дождь идет, когда учитель словесности Никитин начинает осознавать мнимость доставшегося ему счастья. Вид серого неба и мокрых деревьев предваряет повествование героя рассказа «О любви» Алехина о жизни, в которой счастье несо­вместимо с порядочностью. Шумом дождя сопровождается описание уродливого счастья помещика Чимши-Гималайского, достигнутого ценой потери живой души. Дождливая погода омрачает день похорон Беликова, ставшего мертвецом ещё при жизни. В то же время интеллигентный, философски мысля­щий Иван Иваныч, умеющий противостоять рутине обыватель­щины, с наслаждением подставляет лицо под дождь.

Образ сада также постоянно присутствует в рассказах Че­хова. Это символ добра, красоты, человечности, осмысленности существования. Сад полон музыки счастья, это приют влюб­ленных, где даже тюльпаны и ирисы просят, «чтобы с ними объяснялись в любви» («Учитель словесности»). Никитин и Манюся, Коврин и Таня, Художник и Мисюсь, Старцев и Ека­терина Ивановна встречаются в садах, когда их души напол­нены чистым, искренним чувством. Сад отзывчив к душевному состоянию героев, влияет на их настроение. Утомленный, с расшатанными нервами, Коврин попадает в холодный сад, за­тянутый едким дымом; но «взошло солнце и ярко осветило сад», и «в груди его шевельнулось радостное чувство, какое он испытывал в детстве, когда бегал по этому саду» («Черный монах»). Сад требует постоянного ухода, поэтому он символи­зирует и работу, движение, неразрывную связь поколений: «Но что больше всего веселило в саду и придавало ему ожив­ленный вид, так это постоянное движение. От раннего утра до вечера около деревьев, кустов, на аллеях и клумбах, как му­равьи, копошились люди с тачками, мотыгами, лейками...» («Черный монах»). В общем, сад — это идеал полноценного бытия: «Когда зеленый сад, еще влажный от росы, весь сияет от солнца и кажется счастливым, ...то хочется, чтобы вся жизнь была такою» («Дом с мезонином»). Поэтому гибель сада всегда символизирует смерть.

Символом смерти традиционно считается и луна. Лунный свет заливает множество пейзажей Чехова, наполняя их пе­чальным настроением, покоем, умиротворением и неподвиж­ностью, сходными с тем, что приносит смерть. За рассказом о смерти Беликова следует описание видного до горизонта поля; «и во всю ширь этого поля, залитого лунным светом, т>_ <е ни движения, ни звука». Коврин, незадолго до смерти любуясь наполненной лунным светом бухтой, поражается согласию цве­тов, мирному, покойному и высокому настроению. Луна осве­щает холодный труп доктора Ратина, узника палаты № 6. Но наиболее четко мысль о родстве луны и смерти выражена в рассказе «Ионыч», когда Старцев видит кладбищенский «мир, где так хорош и мягок лунный свет, точно здесь его колыбель», где «веет прощением, печалью и покоем».

Луна — многозначный символ. Отразившись в .воде, она вызывает в душе прилив темной страсти, изменяет мироощущение, омрачает рассудок. В сумраке появляется перед Ковриным на берегу реки Черный монах, и его «бледное, страшно бледное, худое лицо» могло оказаться выглянувшей из-за туч луной. Если сад был символом светлой, возвышающей чело­века любви, то луна толкает к запретному чувству, побуждает к неверности. В рассказе «Дама с собачкой» Гуров с Анной Сергеевной делают первые шаги навстречу друг другу, пора­жаясь необычному сиреневому морю с идущей по нему от луны золотой полосой. Ольга Ивановна из рассказа «Попрыгунья», зачарованная «лунным блеском», бирюзовым цветом «воды, какого она раньше никогда не видела», решается на измену мужу. Неопытная Аня, героиня рассказа «Анна на шее», де­лает первый шаг на пути испорченной кокетки, когда «луна отражалась в пруде». Эротические фантазии овладевают воз­бужденным лунным светом Старцевым: «...перед ним белели уже не куски мрамора, а прекрасные тела, он видел формы, которые стыдливо прятались в тени деревьев, ощущал тепло, и это томление становилось тягостным...» («Ионыч»).

Так просто, естественно, немногословно Чехов рисует в своих рассказах пейзажи, не только составляющие единый и стройный образ русской земли, но и обогащающие произведе­ния неисчерпаемой глубиной смысла.