Роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в некото­рой степени автобиографичен, поскольку Мастер — двой­ник Булгакова. Нет, это не тень автора, не его копия, это — живое лицо. Он одновременно похож и не похож на своего создателя. Но как бы там ни было, именно Мастеру автор отдал свои заветные образы и «ершалаимские» главы рома­на. Рассказ о Понтии Пилате имеет как бы двойное авторство. Он вышел из-под пера Булгакова, но в то же время принадле­жит Мастеру, любимому герою Булгакова. Существуют точ­ки зрения, что главными героями романа являются Воланд, Понтий Пилат, даже Иван Бездомный, но сам автор опровер­гает эти мнения, назвав главу, где мы знакомимся с Масте­ром, «Явление героя».

В какой-то из глав Мастер признается, что не считает себя писателем. Он лишь создатель романа о Понтий Пилате. Дей­ствительно, кроме этого романа, он не написал ни одной строч­ки, у него не было других творений. Рассказ о Понтий Пилате и об Иешуа тоже не придуман, он «угадан». Это подтвержда­ет Воланд, который лично присутствовал при событиях, опи­санных в рукописи.

Итак, Мастер пишет в своем подвале на Арбате. Маргари­та помогает ему, поддерживает, не дает остановиться. В еще не оконченном романе заключена вся их жизнь, они суще­ствуют ради него. Маргарите рукопись принадлежит не в мень­шей степени, чем Мастеру, составляя неотъемлемую часть ее бытия. Роман еще не завершен, но концовка уже известна: «Жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пи­лат». Это означает, что роман уже существует независимо от автора и ждет только своего воплощения на бумаге. Мастер не может еще предсказать, что будет в рукописи, но совер­шенно точно знает, что она будет завершена. И это случилось. Дело жизни наконец-то было осуществлено, и оставалось толь­ко сдать рукопись в печать.

И тогда разражается катастрофа. Талантливый человек создал то, к чему шел долгие годы. Пока он писал в своем подвале, на пути его не было никаких преград. Но никогда он не вращался в так называемом «литературном мире». Мастер ошарашен тем, как воспринимается редакторами его творе­ние. Он, конечно, не ждал, что, когда кропотливая работа бу­дет завершена, возникнут на пути такие препоны. Мастер и помыслить не мог обо всех закулисных интригах издатель­ского мира.

И вот один из редакторов решается напечатать большой отрывок из романа. Теперь уже все зависит от критиков. Но их обвинения глупы, бессмысленны и, по большому счету, не имеют никакого отношения к сути романа. Происходит все это в те времена, когда в Советской стране повсеместно насаждался атеизм, взрывались церкви, расстреливались священнослужители. Поэтому реакция на «попытку прота­щить в печать апологию Христа» была закономерна. Нико­му не хватило бы храбрости поддержать «антисоветский» роман. Осмелиться публиковать роман об Иисусе мог чело­век либо очень смелый, либо очень наивный.

Сам Мастер говорил, что озлобленность критиков вызвана не тем, что им не нравится роман, а тем, что они говорят не то, что думают. Невольно возникает ассоциация с Понтием Пи­латом, не осмелившимся признаться в том, что поверил Иешуа. Мастер же подобен Га-Ноцри — невинный беззащит­ный человек, пытающийся сказать то, что не может не ска­зать, и посылаемый за это на казнь.

Возвращаясь к критикам, нужно сказать, что вовсе не при­родная злоба толкала их на то, чтобы обрушиваться на Мас­тера с обвинениями. Никто из них не осмеливался выделиться из общей массы. Не начнешь ты травить автора — значит, за­травят тебя самого.

Первоначальная реакция Мастера на критические статьи о себе — смех — сменилась удивлением, а затем и страхом. Страх этот в виде огромного спрута с длинными холодными щупальцами начинает преследовать Мастера по ночам. Про­падает вера в себя и, что еще хуже,— в свое творение. Марга­рита ощущает страх и растерянность возлюбленного, но он не признается ей, в чем дело, и поэтому она бессильна помочь.

Наконец настает ужасная ночь, когда Мастер уничтожает рукопись. Эта глава в некоторой степени автобиографична. Булгаков сам сжигал свой роман и затем восстанавливал его. Возможно, он был преследуем тем же спрутом.

Но Мастер, совершая свой безумный поступок, еще не знает, что «рукописи не горят». Эту фразу бросает впо­следствии Воланд, когда показывает Мастеру копии рома­на. Но даже если бы этих копий не было, это не сыграло бы никакой роли. Мастер помнит свое творение слово в слово, оно не может изгладиться из памяти и не может быть не написано.

Каковы бы ни были переживания Мастера, как бы горь­ко ни складывалась его судьба, но бесспорно одно — всему «литературному обществу», завсегдатаям МАССОЛИТа, не удается убить талант. Рукопись Мастера не может сгореть, потому что в ней — истина. Множество же людей, обитаю­щих возле «литературной кормушки», — просто ничтожные создания, им не под силу побороть гений.

Творческую личность можно проклинать, запрещать ее творения, довести до сумасшедшего дома, но уничтожить созданное ею — невозможно. Доказательством афоризма: «Рукописи не горят» служит сам роман «Мастер и Маргари­та», собственноручно сожженный Булгаковым и им же вос­становленный, ибо то, что создано гением, убить нельзя.