Видно, грусть оставила в наследство.

Ты, о мама, девочкам своим! М. Цветаева

 

Марина Ивановна Цветаева поразительно талантлива, но столь же трагична. Ее дар рано проявился и многое сулил, а обернулся лишь мучительной судьбой и ранним уходом.

 

Дети — это взгляды боязливых.

Ножек шаловливых по паркету стук.

Дети — это солнце в пасмурных мотивах,

Целый мир гипотез радостных наук...

Дети — это отдых, миг покоя краткий.

Богу у кроватки трепетный обет,

Дети — это мира нежные загадки,

И в самих загадках кроется ответ!

 

Прекрасные времена детства и ранней юности оставили вдуше Марины Ивановны светлый след, а потом пришла лю­бовь, большая, на всю жизнь, и Цветаева смело и решительно шагнула ей навстречу.

 

Я с вызовом ношу его кольцо!

— Да, в Вечности — жена, не на бумаге! —

Чрезмерно узкое его лицо

Подобно шпаге...

В его лице я рыцарству верна,

— Всем вам, кто жил и умирал без страху!

Такие — в роковые времена —

Слагают стансы — и идут на плаху.

 

Очень рано и поразительно верно она оценила характер Сер­гея Эфрона, своего возлюбленного и мужа, сильного и благо­родного человека. Свет этой любви помог Цветаевой пережить холодные и голодные революционные годы в Москве, стойко, не бросая творчества, жить в ожидании встречи. И когда ради этого пришлось уехать из России, Марина Ивановна не усомни­лась. Она не родину покидала, а ехала к любимому, который нуждался в ней, но волей судьбы оказался на чужбине.

 

Как правая и левая рука —

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает — и бездна пролегла

От правого — до левого крыла!

 

В эмиграции было очень тяжело, но не только сложности быта обременяли Цветаеву. Она понимала, что нужна своим близким, что это ее крест, и несла его, гордо подняв голову. Это было время напряженной творческой работы. Ведь поэзия для Марины Ивановны была сродни жизни. В своем творчестве она не покривила душой, не солгала, не было таких благ, ради ко­торых можно было поступиться вдохновением, истиной. Это единственная опора в тяжелые годы скитаний по Европе, ког­да самоутверждался и складывался стиль Цветаевой. Она пыта­лась разобраться в своей душе, в поэтическом даре, за который, она была уверена, придется еще заплатить высокую цену.

 

Стихи растут, как звезды и как розы,

Как красота — ненужная в семье.

А на венцы и на апофеозы —

Один ответ: — Откуда мне сие?

Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты.

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми. Певцом — во сне — открыты

Закон звезды и формула цветка.

 

Цветаева жила единой мечтой — вернуться в Россию, без ко­торой не мыслила своего существования, от которой никогда не отрекалась. Этой надеждой держалась в самые тяжелые и безрадостные периоды жизни, но прежде всего она была поэтом, чут­ко переживающим время, слышащим малейшие нюансы души.

 

Как по канату и как на свет.

Слепо и без возврата.

Ибо раз голос тебе, поэт,

Дан, остальное — взято.

 

Я уверена, в определенные периоды, или даже в мгновения, Цветаева была счастлива, но не той обывательской меркой, когда решающее слово за сытым и спокойным существованием, а мерой творца, оправдывающего свое существование каждодневным упорным трудом; своей необходимостью близким и любимым ею людям; осуществляющейся мечтой — возвращением в Россию.

Но временами ее охватывали сомнения, и тогда появля­лись горькие, разрывающие душу строки.

 

Тоска по родине!

Давно Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно —

Где совершенно одинокой Быть...

В себя, в единоличье чувств.

Камчатским медведем без льдины

Где не ужиться (и не тщусь!).

Где унижаться — мне едино.

 

Мне кажется, Марине Цветаевой, как, впрочем, и каждо­му, для счастья нужно было очень мало и одновременно без­мерно много: любовь, семья, творчество. Почти все у нее было отнято, и она отказалась от жизни, потому что никогда не шла на сделки, компромиссы. Она была максималисткой, ей нужно все — или ничего. И когда судьба отняла у нее люби­мых, Марина Ивановна не смогла больше жить.

Я не сужу ее и не оправдываю, у меня нет такого права. Лишь пытаюсь понять, как смогла она, довольно хрупкая и слабая физически, вынести на своих плечах столько горя, не сломаться, а перелить его в талантливые стихи — своеобразную летопись жизни, помогающую оценить масштаб ее личности.

 

Ни к городу и ни к селу —

Езжай, мой сын, в свою страну, —

В край — всем краям наоборот! —

Куда назад идти — вперед

Идти, особенно — тебе...

Нас родина не позовет!

Езжай, мой сын, домой — вперед —

В свой край, в свой век, в свой час, — от нас —

В Россию — вас, в Россию — масс...

 

К Марине Цветаевой пришла известность, но слишком поз­дно, она и это предвидела. Как жаль, что в России умеют це­нить лишь умерших, а поэту хочется счастья и признания при жизни, короткой, как правило.

 

Моим стихам, написанным так рано.

Что и не знала я, что я — поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет...

Разбросанным в пыли по магазинам.

(Где их никто не брал и не берет!).

Моим стихам, как драгоценным винам.

Настанет свой черед.

 

Горькое и гордое провидение, не правда ли?!