В личности Афанасия Фета удивительным обра­зом сошлись два абсолютно разных человека: ог­рубелый, сильно тертый, битый жизнью практик и вдохновенный, неутомимый буквально до послед­него вздоха (а умер он в возрасте 72 лет) певец кра­соты и любви. Сын мелкого немецкого чиновника, Фет был за взятку записан сыном орловского поме­щика Шеншина, который увез мать поэта от его от­ца. Но обман раскрылся, и Фет в течение многих лет испытывал на себе, что значит быть незаконнорож­денным. Главное, что он лишился при этом статуса дворянского сына. Он пытался «выслужить» дворян­ство, но 13 лет армейской и гвардейской лямки ниче­го не дали. Тогда он женился по расчету на старой и богатой женщине, стал жестоким и прижимистым сельским хозяином-эксплуататором. Революцио­нерам и даже либералам Фет никогда не сочувство­вал и, чтобы достичь желаемого дворянства, долго и громко демонстрировал свои верноподданнические чувства. И только когда Фету было уже 53 года, Александр II наложил благоприятную резолюцию на его прошение. Доходило до смешного: если тридца­тилетний Пушкин считал оскорблением пожалова­ние ему царем камер-юнкерского звания (это при­дворный чин, обычно даваемый молодым людям до 20 лет), то этот русский лирик специально выхлопо­тал себе камер-юнкерство уже в 70 лет.

И при этом Фет писал божественные стихи. Вот стихотворение 1888 года:

 

Полуразрушенный, полужилец могилы,

О таинствах любви зачем ты нам поешь?

Зачем, куда тебя домчать не могут силы,

Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь?

Томлюся и пою. Ты слушаешь и млеешь;

В напевах старческих твой юный дух живет.

Цыганка старая одна еще поет.

 

То есть буквально два человека жили в одной обо­лочке. Но какая сила чувства, мощь поэзии, какое страстное, юношеское отношение к красоте, к любви!

Поэзия Фета недолго имела успех у современников в 40-е годы, а в 70 — 80-х годах это был успех весьма ка­мерный, отнюдь не массовый. Но массам Фет был зна­ком, хотя они не всегда знали, что популярные роман­сы, которые они распевают (в том числе и цыган­ские), — на слова Фета. «О, долго буду я в молчанье ночи тайной...», «Какое счастие! и ночь и мы одни...», «Сияла ночь. Луной был полон сад...», «Давно в любви отрады мало...», «В дымке-невидимке» и, конечно, «Я тебе ничего не скажу...» и «На заре ты ее не буди...» — вот лишь некоторые стихотворения Фета, положенные на музыку разными композиторами.

Лирика Фета тематически крайне бедная: красота природы и женская любовь — вот и вся тематика. Но какой огромной мощи достигает Фет в этих узких пределах. Вот стихотворение 1883 года:

 

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор.

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки убор.

Только в мире и есть этот чистый

Влево бегущий пробор.

 

Философской его лирику назвать трудно. Мир по­эта очень узкий, но какой же он прекрасный, полный изящества. Грязь жизни, проза и зло жизни не прони­кали в его поэзию никогда. Прав ли он в этом? Видимо, да, если видеть в поэзии «чистое искусство». Красота и должна быть главным в ней.

Гениальна лирика природы Фета: «Я пришел к те­бе с приветом...», «Шепот. Робкое дыханье...», «Какая грусть! Конец аллеи...», «Это утро, радость эта...», «Жду я, тревогой объят...» и множество других лири­ческих миниатюр. Они разнообразны, непохожи, каж­дая являет собой неповторимый шедевр. Но есть об­щее: во всех них Фет утверждает единство, тождест­во жизни природы и жизни человеческой души. И поневоле задумываешься: где источник, откуда эта красота? Творение ли это Отца небесного? Или источ­ник всего этого — сам поэт, его умение видеть, его светлая, открытая красоте душа, каждое мгновение готовая восславить окружающую красоту? В своей лирике природы Фет выступает как антинигилист: ес­ли для тургеневского Базарова «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник», то для Фета природа — единственно храм, храм прежде всего любви, а во-вторых — храм для вдохновения, умиле­ния и молитвы красоте.

Если для Пушкина любовь была проявлением выс­шей полноты жизни, то для Фета любовь есть единст­венное содержание человеческого бытия, единственная вера. У него и сама природа любит — не вместе с чело­веком, а вместо него («В дымке-невидимке»).

В то же время Фет считает человеческую душу ча­стицей небесного огня, божьей искрой («Не тем, Гос­подь, могуч, непостижим...»), ниспосланной человеку для откровений, дерзаний, вдохновения («Ласточки», «Учись у них — у дуба, у березы...»).

Удивительны поздние стихи Фета, 80 — 90-х годов. Дряхлый старик в жизни, в поэзии он превращается в горячего юношу, все мысли которого об одном — о любви, о буйстве жизни, о трепете молодости («Нет, я не изменил...», «Моего тот безумства желал...», «Люби меня! Как только твой покорный...», «Еще люблю, еще томлюсь...»).

Возьмем стихотворение «Я тебе ничего не скажу...», в котором высказана мысль о том, что языком слов нельзя передать жизнь души, тонкости чувства. Поэто­му любовное свидание, как всегда, в окружении роскошной природы, открывается молчанием: «Я тебе ни­чего не скажу...». Вторая строка уточняет: «Я тебя не встревожу ничуть». Да, как свидетельствуют другие стихотворения, его любовь может и встревожить, взволновать девственную душу его избранницы своими «томленьями» и даже «содроганьями». Есть и другое объяснение, оно в последней строке второй строфы: его «сердце цветет», подобно ночным цветам, о которых со­общается в начале строфы. «Я дрожу» — от ночного ли холодка или от каких-то внутренних душевных при­чин. И поэтому конец стихотворения зеркально повто­ряет начало: «Я тебя не встревожу ничуть, я тебе ни­чего не скажу». Стихотворение привлекает тонкостью и изяществом выраженных в нем чувств и естествен­ностью, негромкой простотой их словесного выраже­ния.