Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь.
Ф. Тютчев
Во второй половине XIX века в русскую словесность начало входить новое философское понятие — «космическое сознание». К числу избранных высокоинтеллектуальных людей, якобы обладающих таким сознанием, причисляли Ф. И. Тютчева. «Он умел,— по свидетельству А. Фета,— вместить в небольшом объеме книги столько красоты, глубины, силы, одним словом, поэзии!..» Действительно, в стихотворениях Тютчева в поэтической форме нашла отражение глубокая философская мысль о состоянии природы и Вселенной, о связи человеческой, земной жизни с жизнью в Космосе. Отсюда мнение о поэзии Тютчева как о непонятной, созданной для немногих, «избранных».
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес...
Зато наши современники по достоинству оценили поэзию Тютчева. Томик его стихов побывал в космосе. Поражает гениальное предвидение поэта, как бы увидевшего Землю из глубин космоса:
Небесный свод, горящий славой звездной.
Таинственно глядит из глубины, —
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
В семидесятые годы поэт придается философским раздумьям. Он пережил многих близких, устал от смертей:
Дни сочтены, утрат не перечесть.
Живая жизнь давно уж позади.
Передового нет, и я, как есть,
На роковой стою очереди.
Грядущую смерть поэт воспринимает как неизбежность, он подготовился к ее приходу, но гораздо тяжелее ему от сознания, что «умирает душа»:
Как ни тяжел последний час —
Та непонятная для нас
Истома смертного страданья, —
Но для души еще страшней
Следить, как вымирают в ней
Все лучшие воспоминанья...
Поэт говорил, что вся наша жизнь — это ожидание и подготовка к смертному часу, а когда он наступает, все же повергает нас в изумление. Об одном мечтал Тютчев, чтобы достойно встретить свой смертный час.
Не знаю я, коснется ль благодать
Моей души болезненно-греховной.
Удастся ль ей воскреснуть и восстать.
Пройдет ли обморок духовный?
Но если бы душа могла
Здесь, на земле, найти успокоенье.
Мне благодатью ты б была —
Ты, ты, мое земное провиденье!
Последнее стихотворение Тютчева посвящено его жене, остававшейся с ним до конца, понимавшей, как никто другой, душу поэта. Его любовь к Денисьевой была для Эрнестины Федоровны священной. Она хорошо понимает сердце и душу поэта. Эта женщина смогла сохранить любовь и преданность человеку, которого боготворила всю жизнь, несмотря на его временные охлаждения:
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала...
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут.
Любви и радости убитой!..
Эрнестина Федоровна смогла осветить теплотой и любовью последние, самые трудные годы жизни поэта. Он отвечал ей признательностью и вниманием. Жена буквально упивалась беседами с ним, и Федор Иванович, почувствовав в ней родственную душу, охотно делился своими житейскими впечатлениями, мыслями о политических событиях и даже религиозно-философскими идеями, которые возникали у него в связи с этими событиями.
Одно из последних стихотворений, написанное уже совершенно больным поэтом, также посвящено Эрнестине Федоровне. Оно короткое, незавершенное, написанное «на случай», но сколько признательности и теплоты высказывает поэт своей верной подруге:
Все отнял у меня казнящий Бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон.
Одну тебя при мне оставил он,
Чтоб я ему еще молиться мог...
Эта женщина взяла на себя добровольное обязательство собрать воедино и издать многое из написанного мужем. Она заботилась о лучшей подаче материала, внутреннем оформлении издания. Ее работа была высоко оценена В. Брюсовым.