Выдающийся русский лирик Федор Иванович Тют­чев был во всех отношениях противоположностью сво­ему современнику и почти ровеснику Пушкину. Если Пушкин получил очень глубокое и справедливое опре­деление «солнца русской поэзии», то Тютчев — «ноч­ной поэт». Хотя Пушкин и напечатал в своем «Совре­меннике» в последний год жизни большую подборку стихов тогда никому не известного, находившегося на дипломатической службе в Германии поэта, вряд ли они ему очень понравились. Хотя там были такие ше­девры, как «Видение», «Бессонница», «Как океан обемлет шар земной», «Последний катаклизм», «Цице­рон», «О чем ты воешь, ветр ночной?..», Пушкину была чужда прежде всего традиция, на которую опирался Тютчев: немецкий идеализм, к которому Пушкин ос­тался равнодушен, и поэтическая архаика XVIII — на­чала XIX века (прежде всего Державин), с которой Пушкин вел непримиримую литературную борьбу.

С поэзией Тютчева мы знакомимся в начальной шко­ле, это стихи о природе, пейзажная лирика. Но главное у Тютчева — не изображение, а осмысление природы — философская лирика, и вторая его тема — жизнь чело­веческой души, напряженность любовного чувства. Единство его лирике придает эмоциональный тон — постоянная неясная тревога, за которой стоит смут­ное, но неизменное ощущение приближения всеобщего конца.

Наряду с нейтральными в эмоциональном плане пейзажными зарисовками, природа у Тютчева катастрофична и восприятие ее трагедийно. Таковы стихо­творения «Бессонница», «Видение», «Последний ката­клизм», «Как океан объемлет шар земной», «О чем ты воешь, ветр ночной?..». Ночью у бодрствующего поэта открывается внутреннее пророческое зрение, и за по­коем дневной природы он видит стихию хаоса, чревато­го катастрофами и катаклизмами. Он слушает всемир­ное молчание покинутой, осиротелой жизни (вообще жизнь человека на земле для Тютчева есть призрак, сон) и оплакивает приближение всеобщего последнего часа:

 

И наша жизнь стоит пред нами,

Как призрак, на краю земли.

 

В то же время поэт признает, что голос хаоса, слы­шимый ночью, хотя и непонятен, глух для человека, но и глубоко родственный настроению его смятенной души.

 

О, страшных песен сих не пой

Про древний хаос, про родной! —

 

заклинает поэт «ветр ночной», но продолжает стихо­творение так:

 

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

 

Такая двойственность естественная: ведь в душе человека те же бури, «под ними (т. е. под человечески­ми чувствами) хаос шевелится», тот же «родимый», что и в мире окружающей среда.

Жизнь человеческой души повторяет и воспроизво­дит состояние природы — мысль стихотворений фило­софского цикла: «Цицерон», «Как над горячею золой», «Душа моя — элизиум теней», «Не то, что мните вы, природа!..», «Слезы людские», «Волна и дума», «Два голоса». В жизни человека и общества те же бури, ночь, закат, господствует рок (об этом стихотворение «Цицерон» со знаменитой формулой: «Блажен, кто по­сетил сей мир в его минуты роковые»). Отсюда острое ощущение конца бытия («Как над горячею золой»), признание безнадежности («Два голоса»). Выразить же все это и тем более быть понятым и услышанным людьми невозможно, в этом Тютчев следует распространенной романтической идее принципиальной непо­нятности толпе прозрений поэта.

Столь же катастрофична и гибельна для человека любовь («О, как убийственно мы любим», «Предопреде­ление», «Последняя любовь»). Откуда же у Тютчева все эти «страсти роковые»? Они определены эпохой ве­ликих социально-исторических катаклизмов, в которую жил и творил поэт. Обратим внимание, что творческая активность Тютчева приходится на рубеж 20—30-х го­дов, когда революционная активность и в Европе, и в России пошла на спад и утвердилась николаевская реакция, и на конец 40-х годов, когда по Европе вновь прокатилась волна буржуазных революций.

Разберем стихотворение «Я лютеран люблю бого­служенье», датированное 16 сентября 1834 года. Чем привлекла православного христианина Тютчева вера немецких протестантов, последователей зачинателя ев­ропейской Реформации Мартина Лютера? Он увидел в обстановке отправления их культа столь родствен­ную его душе ситуацию всеобщего конца: «Собравшися в дорогу, в последний раз вам вера предстоит». Поэто­му так «пуст и гол» ее дом (а в первой строфе — «Сих голых стен, сей храмины пустой»). Вместе с тем в этом стихотворении Тютчев с потрясающей силой выразил смысл любой религии: она готовит человека, его душу к последнему уходу. Ведь смерть с религиозной точки зрения — благо: душа возвращается в свое божествен­ное лоно, из которого вышла при рождении. Христиа­нин должен быть всякий миг готов к этому. Он и ходит в Божий храм затем, чтобы подготовить к этому душу.

 

Но час настал, пробил...

Молитесь Богу,

В последней раз вы молитесь теперь.