Культ выдающейся исторической личности, способной вер­шить судьбы народов и государств, был очень распространен среди историков, писателей, философов девятнадцатого века.

Так, по словам Гегеля, «великие люди являются проводниками мирового разума...». Однако в романе «Война и мир» Л. Н. Толстой, убежденный, что история есть «бессознательная, общая, роевая жизнь человечества...», отрицает ведущую роль личности в историческом процессе, ибо, по мнению писателя, история лишь «пользуется всякой минутой жизни великих людей <...> как орудием для своих целей». Толстой, верящий в фатализм истории, считал, что ее движет не воля отдельной личности, а стечение случайностей, «переплетение судеб бес­численного количества людей...». Именно поэтому Толстому, исповедовавшему философию «роевой» истории, единения людей как проявления высшей гармонии, был столь чужд образ Наполеона, олицетворяющего индивидуалистическое на­чало, всегда отвергаемое писателем.

Образ Бонапарта, «ничтожнейшего орудия истории», по­лучившего власть благодаря «миллиону случайностей» и лишь «ведомого неведомой рукой судьбы», как считает Толстой, в романе воплощает идею ложного величия. По мнению писате­ля, «нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Наполеон же в изображении Толстого абсолютно противопо­ставлен данному определению. Прежде всего писатель облича­ет крайний индивидуализм императора, его полную сосредо­точенность на собственной личности. «...Только то, что проис­ходит в его душе, имело для него значение», а к остальному он оставался глубоко безразличным, «потому что все в мире, как ему казалось, зависело от его воли». Наполеон абсолютно убежден в неограниченности собственной власти, в своем ве­личии, в том, наконец, что он является повелителем судеб, творцом истории. «Он чувствовал, что все, что он скажет и сделает, — есть история», «а все то, что он делал, было хорошо <...> потому что он это делал». Император рассуждает о том, что «ежели Россия восстановит Пруссию против него, то он «сотрет» последнюю с карты Европы, а Россию «забросит за Двину, за Днепр...» лишь одной своей волей. Самовлюблен­ный, уверенный в собственной избранности и исключительнос­ти, Наполеон глубоко равнодушен к другим людям, считая их лишь материалом, одним из средств достижения его целей, «пешками» в его игре. Но хотя презрение Наполеона к окру­жающим и выражается в его поведении, он проявляет чрезвы­чайное лицемерие, в частности, говоря при встрече с Балашо­вым после перехода через Неман, что «не желает и не желал войны с Россией», «но его к ней вынудили» и что он «по-преж­нему предан императору Александру и ценит его высокие ка­чества». Толстой всячески обличает актерство и неестествен­ность Наполеона, присущие ему неискренность и фальшь. Так, например, когда ему принесли портрет сына, он «сделал вид задумчивой нежности», а позже «приказал вынести портрет перед палаткой с тем, чтобы не лишить старую гвардию <...> счастия видеть сына и наследника их обожаемого государя», что, как ему казалось, было наиболее эффектно, что стало «красивым жестом», показывающим, как он ценит предан­ность солдат.

Итак, Толстой развенчивает мнимое величие и великоле­пие Наполеона, которому лишь «искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность» помогают удержать власть, который в итоге предательски бросает остатки своей армии в России и сам спасается бегством, в котором «вместо гениаль­ности появляется глупость и подлость». Как говорил Толстой, «последняя роль была сыграна, актеру было велено раздеться, смыть сурьму и румяна...». Наполеон, этот «человек расы ти­танов», «способный творить историю», погубивший француз­скую армию и чуть не погубивший Францию, «в одиночестве на своем острове играет сам перед собой жалкую комедию», до конца «мелочно интригует и лжет», что делает его жалким и ничтожным...

Нужно сказать, что наполеонизм в той или иной степени, в разных своих проявлениях присущ многим героям романа. Так, император Александр, которому не давали покоя лавры Наполеона, хотел стать освободителем Европы, победителем «злого гения» Бонапарта и вступил в войну тысяча восемьсот пятого года, руководствуясь не интересами России, а ради удовлетворения своих амбиций. Наполеонизм характерен и для Бориса Друбецкого, желавшего во что бы то ни стало сделать карьеру и занять хорошее положение в обществе, при этом эгоистично используя чувства других людей как средство достижения своих целей. Женившись на Жюли Карагиной, он решил, что всегда можно будет устроиться так, чтобы «как можно реже видеть ее», но при этом пользоваться ее деньгами. Долохов же, стремится самоутвердиться за счет унижения дру­гих людей. Так, он обыграл в карты Николая Ростова на ог­ромную сумму лишь из мести, потому что Соня предпочла ему Николая. При этом Долохов и не задумывается, что подобный проигрыш обрекает всю семью Ростовых на разорение...

Проходят через поклонение Наполеону и через наполео­новский индивидуализм и лучшие герои Толстого. В частности, князь Андрей, отправляясь на войну восемьсот пятого года, мечтал о «своем Тулоне». Наполеон был его идеалом, его ге­роем, и Андрей стремился к личной славе, к «любви людской», а «за минуту торжества над людьми» был готов даже пожерт­вовать своими близкими. Но великой минуты для него не наступило. Толстой развенчивает наполеонизм, показывая, что ход сражения, как и ход истории, не может определить один человек. Князь Андрей, схвативший было знамя во время бег­ства солдат и бросившийся вперед, желавший совершить под­виг, который бы принес победу в Аустерлицком сражении, оказывается ранен. Упав, он видит небо, являющееся у Толстого символом смысла жизни, символом высокого, прекрасно­го, но далекого и непознанного. Герой понимает, что «все пус­тое, все обман, кроме этого бесконечного неба...». «Ему <...> ничтожны показались все интересы, занимавшие Наполеона, мелочен показался и сам его герой <...> в сравнении с <...> высоким, справедливым и добрым небом» — князь- Андрей увидел все «ничтожество величия» своего кумира...

Пьер в свою очередь считал Наполеона «величайшим че­ловеком в мире», ибо последний «стал выше революции, по­давил ее злоупотребления, удержав все хорошее — и равенство граждан, и свободу слова и печати». Позже, став членом ма­сонской ложи, Пьер пытался переустроить жизнь своих крес­тьян, совершить преобразования, которые бы улучшили их положение, при этом руководствуясь собственными интереса­ми, делая это ради своего успокоения, сознания своего вели­кодушия, то есть с эгоистическими целями, что является свое­образным проявлением наполеонизма и одной из причин, по­чему его преобразования не удались. Наконец, после Бородин­ского сражения, отступления русских войск и оставления Мос­квы Пьер, ненавидя Наполеона и желая убить его, ведет себя как индивидуалист, полагая, что, убив одного человека, смо­жет спасти Россию от нашествия французов, изменить ход истории...

Как и князь Андрей, Пьер не сразу приходит к пониманию истинного и ложного величия, постепенно постигает смысл бытия. Оба героя на протяжении жизни то разочаровываются в идеях наполеонизма, то, сами того не понимая, возвращаются к ним. Но в итоге, в результате духовных исканий, пройдя через страдания, получив жизненный опыт, и князь Андрей, и Пьер приходят к излюбленной мысли Толстого о необходи­мости сопряжения своей жизни с жизнями других, о неотде­лении себя от окружающего мира, приходят к пониманию того, что составляют единое целое с другими людьми, то есть к идеям, противоположным индивидуализму.

Таким образом, Толстой, противопоставляя наполеонизм философии единения, показывает несостоятельность и лож­ность индивидуалистических ценностей, жизненных целей, направленных на удовлетворение своих личных потребностей, черт, носителем которых у Толстого и является Наполеон.

И хотя Бонапарт и вызывал восхищение многих современ­ников Толстого, хотя эта, безусловно, явная и неординарная личность будоражила многие умы, Толстой изображает Напо­леона как антигероя. По словам Чехова, в романе «Война и мир» «как Наполеон, так сейчас натяжка и всякие фокусы, чтобы доказать, что он глупее, чем был на самом деле». Дей­ствительно, толстовская трактовка этого образа не соответст­вует исторической правде. Но писателю важно было опроверг­нуть и развенчать индивидуалистическое начало, противопоставление себя окружающим, ведущее к раздробленности, вражде, войне, а также неестественность и наигранность, фальшь и лицемерие, создающие иллюзию великолепия, эф­фектность, то есть величие ложное, что писатель соединил и воплотил в образе Наполеона.