Воссоздавая на страницах «Войны и мира» грандиозные картины сравнительно недавнего прошлого, Толстой показы­вал, на какие чудеса героизма ради спасения родины, во ис­полнение присяги и долга способны тысячи разных, порою незнакомых друг другу людей. Читать этот роман — как лис­тать семейный альбом или гулять в галерее, где на стенах развешаны портреты десятков и сотен персонажей. Лица воз­вышенные и одухотворенные, лица простые, лица прекрасные и некрасивые, величавые и не очень. Есть портреты парадные, есть бытовые, и среди них удивительная, сделанная рукой мастера миниатюра — новелла о капитане Тушине.

Портрет Тушина совсем негероический: «Маленький, гряз­ный, худой артиллерийский офицер без сапог, в одних чул­ках». За что, собственно, и получает нагоняй от штаб-офицера.

Толстой показывает его нам глазами князя Андрея, кото­рый «еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что-то особенное, совершенно невоенное, несколько комичес­кое, но чрезвычайно привлекательное».

Второй раз на страницах романа капитан появляется во время Шенграбенского сражения, в эпизоде, названном лите­ратуроведами «Забытая батарея».

При начале Шенграбенского сражения князь Андрей снова видит капитана: «Маленький Тушин, с закушенной набок тру­бочкой». Доброе и умное лицо его несколько бледно. И далее Толстой уже сам, без помощи своих героев, откровенно любу­ется этой удивительной фигуркой. Фигурку эту со всех сторон окружают, автор подчеркивает, огромные, широкоплечие бо­гатыри. Сам Багратион, объезжая позиции, находится рядом. Однако Тушин, не замечая генерала, выбегает вперед батареи, под самый огонь и, «выглядывая из-под маленькой ручки», командует. «— Еще две линии прибавь, как раз будет, — за­кричал он тоненьким голоском».

Тушин робеет перед всеми: перед начальством, перед стар­шими офицерами. Его повадки и поведение напоминают нам о земских врачах или сельских священниках. В нем так много чеховского, доброго и печального и так мало громкого и герои­ческого.

Однако тактические решения, принятые Тушиным на воен­ном совете с фельдфебелем Захарченко, «к которому он имел большое уважение», заслуживают решительного «Хорошо!» князя Багратиона. Труднее помыслить награду выше этой.

И вот уже французы думают, что здесь в центре сосредо­точены основные силы союзной армии. Им и в страшном сне не могло присниться комическое видение о четырех пушечках без прикрытия и о маленьком капитане с трубочкой-носогрей­кой, который сжег Шенграбен.

«Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку... выбегал вперед и из-под маленькой ручки смотрел на французов. — Круши, ребята! — приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты».

Толстой описывает истинную, народную, героическую, бо­гатырскую действительность. Именно отсюда этот былинный жест и веселое, карнавальное отношение к врагам и смерти.

Толстой с наслаждением рисует особый мифический мир, установившийся в голове Тушина.

Неприятельские пушки — это не пушки, а трубки, которые курит огромный невидимый курильщик: «Вишь, пыхнул опять... теперь мячик жди». Видимо, и сам Тушин представ­ляется себе в истинном своем образе — таким же огромным и сильным, швыряющим за горизонт чугунные мячики.

Только князь Андрей способен понять и увидеть то герои­ческое и сильное, что есть в капитане. Вступаясь за него, Бол­конский на военном совете не убеждает князя Багратиона, что успехом дня «обязаны мы более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина», но заслуживает смущенную благодарность самого капитана: «Вот спасибо, вы­ручил, голубчик».

В эпилоге романа Толстой меланхолически обмолвился: «Жизнь народов не вмещается в жизнь нескольких людей». Вполне возможно, что подобное замечание справедливо по от­ношению к персонам историческим и государственным. Но трогательный и задушевный маленький капитан Тушин шире, больше и выше своего портрета. В нем особым образом сошлись фольклорные мотивы и реальность, былинная, песенная глу­бина и душевная простота мудрости. Несомненно, это один из самых ярких героев книги.