...так кто ж ты, наконец?

— Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совер­шает благо.

И. В. Гете. «Фауст»

 

«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...»

Это начало. Это первые строки романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». И с первых слов неведомые силы при­ковывают читателя к страницам и тянет роман за собой, ув­лекает, вливается в сердце, охватывает души, овладевает волей. И крепко держит роман свои тайны, бережет от бездум­ного читателя. Не почувствовав горячих импульсов, не уловив легкого дыхания романа, ничего не выпытаешь у него, оста­нутся слова вереницами букв. Будем же, будем внимательны к голосу, идущему из книги, то тихому, то насмешливому, то резкому, как осенний ветер, то мягкому, как летние сумерки... Поспешим же на поиски истины; может, найдем ее, вдруг най­дем...

Встретившись с читателем у Патриарших прудов, Булгаков ведет его по Москве двадцатых годов, - по ее переулкам и пло­щадям, набережным и бульварам, по аллеям садов, загляды­вает в учреждения и коммунальные квартиры, в магазины и рестораны. Изнанка театральной жизни, проза существования литературной братии, быт и заботы обыкновенных людей пред­стают пред взором нашим. И вдруг магической силой, данной талантом, Булгаков переносит нас в город, отдаленный сотня­ми лет, тысячами километров. Прекрасный и страшный Ершалаим...

Висячие сады, мосты, башни, ипподром, базары, караван-сарай, пруды... А на балконе роскошного дворца, залитом жарким солнечным светом, стоит невысокий человек лет двадцати семи и отважно ведет странные и опасные речи.

«Этот человек был одет в старенький и разорванный голу­бой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой и ремеш­ком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запек­шейся кровью».

Это Иешуа, бродячий философ, переосмысленный Булга­ковым образ Христа. Он смело говорит то, что считает истиной, то, до чего дошел сам, своим умом. Иешуа верит, что придет гармония на истерзанную землю и настанет царство вечной весны, вечной любви. Считая трусость одним из самых страш­ных пороков, сам он преступил черту внутренней несвободы. Иешуа раскован, над ним не тяготеет власть страха.

«В числе прочего я говорил, — рассказывал арестант, — что всякая власть является насилием над людьми и что наста­нет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедли­вости, где вообще не будет надобна никакая власть».

Иешуа мужественно переносит все причиняемые ему стра­дания. В нем горит огонь всепрощающей любви к людям. Он уверен, что лишь добро имеет право менять мир.

У Булгакова Христос — реальная личность, а не овеянный легендами образ. И такая личность не могла не существовать.

«— Видите ли, профессор, — принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, — мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.

— А не надо никаких точек зрения! — ответил странный профессор. — Просто он существовал, и больше ничего».

Иешуа находится во дворце Понтия Пилата, пятого про­куратора Иудеи, чье имя также есть на страницах Евангелия. Кто же он такой, этот Понтий Пилат, так часто упоминающий­ся в романе?

«В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудо­вище и что совершенно верно», — говорит он сам о себе.

О нет! То неправда. Споры Иешуа и Пилата обнажают ин­теллектуальное равенство жертвы и палача.

Пилат интересовал многих писателей как личность, мучи­тельно совмещающая в себе два начала. Внутри Понтия Пилата идет борьба добра и зла. Иешуа, изначально считая всех людей добрыми, видит в нем несчастного человека, изможденного страшной болезнью, замкнувшегося в себе, одинокого. Иешуа искренне хочет помочь ему.

Но наделенный властью, могущественный и грозный Пилат несвободен. Обстоятельства вынудили его вынести смертный приговор Иешуа. Однако это продиктовала проку­ратору не жестокость, приписываемая ему всеми, а трусость, тот самый порок, который бродячий философ причисляет к самым страшным. Позже прокуратор будет стонать и терзать­ся, плакать во сне и звать Иешуа. И каждую ночь ему будет казаться, что «казни не было, не было!». Но каждый раз он будет просыпаться и каждый раз он будет вновь оказываться лицом к лицу с кровавой действительностью, потому что казнь была. Была. Никуда от этого не денешься. Не спрячешься. Не убежишь.

Но прощен прокуратор. В самом конце романа он пересту­пает рамки своей эпохи, время становится для него абстракт­ным понятием.

«Луна заливала площадку зелено и ярко, и Маргарита скоро разглядела в пустынной местности кресло, а в нем белую фигуру сидящего человека...

— Что он говорит? — спросила Маргарита...

— Он говорит, — раздался голос Воланда, — одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность...

— Отпустите его, — вдруг пронзительно крикнула Марга­рита...

—...Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговари­вать».

Один день из жизни прокуратора и вечность из жизни про­куратора. ..

Несколько листов — лишь о нескольких главах. Как вос­принимать их? Что это? Скука? Легенда? Правда?

Скорее всего, сказание о Пилате — это версия. Гипотеза.

«— И доказательств никаких не требуется, — ответил про­фессор и. заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: — Все просто...»

Главы о Пилате не украшение, не декоративная деталь. Недаром они потрясают не меньше, чем весь роман. Эти главы связаны с романом тонкими блистающими нитями, мерцаю­щие их лучи пронизывают повествование, сближая эпохи.

В зашифрованном виде подает нам Булгаков правду о том, как вершится «народный суд». Вспомним сцену помилования одного из преступников в честь праздника святой Пасхи. Не просто обычаи народа иудейского изображает автор. Он пока­зывает, как уничтожают неугодных единицам руками тысяч, как ложится кровь пророков на совесть народов. Толпа избав­ляет от смерти настоящего преступника и обрекает на нее Иешуа. Толпа! Над ней распростерлась незримая длань сине­дриона, всевидящее око первосвященника Иосифа Каифы не сводит с нее тяжелого взгляда.

Толпа! Универсальное средство убийства! Средство всех вре­мен и народов. Толпа! Что с нее взять? Глас народа! Как не прислушаться?! Толпа всегда виновата и не виновата. Жизни ушедших «неудобных» людей давят, как камни, жгут, как

угли. И хочется крикнуть: «Не было! Не было!» Но ведь было... И за Понтием Пилатом, и за Иосифом Каифой угадываются реальные люди, оставившие след в истории. Вот почему мы и заговорили о евангельских мотивах в романе Булгакова, на­писанном в период с 1929 года по 1940-й.

А Воланд, один из главных героев? Кто он? Если символ мрака и зла, то почему в его уста вложены мудрые и светлые слова? Если пророк, то почему рядит себя в черные одежды и с циничным смехом отвергает милосердие и сострадание? Все просто, как он сам сказал, все просто. «Я — часть той силы...» Помните? Воланд — сатана в иной ипостаси. Образ его симво­лизирует не зло, а его самоискупление. Ибо борьба зла и добра, тьмы и света, лжи и правды, ненависти и любви, малодушия и душевной силы продолжается. Борьба эта внутри каждого из нас. А сила, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, растворена повсюду.

А по лунной дороге булгаковского романа «поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем... Рядом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обез­ображенным лицом. Идущие о чем-то разговаривают, с жаром спорят, хотят о чем-то договориться».

Около двух тысячелетий назад была создана Библия, но еще много в ней тайн. И все новые и новые умы привлекает она в свой мир, неся свет и веру.