Пой сладкозвучный гимн священной красоте!

Она одна живет, безгрешна и извечна,

Смерть может разбросать миров дрожащий рой,

Но красота горит, рождаясь бесконечно...

Депонт де Лиль, «Гипапсия»

 

Человек всегда стремится к гармонии, к возвышенному и совершенному — в себе и вне себя, и во многом смысл всего этого он выражает одним словом — красота. Все в мире свя­зано, и все имеет противоположность. Есть Христос — есть и Антихрист, есть красота — есть и антикрасота, или безобразие, и смысл этого слова столь же огромен. Толстой в «Войне и мире» утверждает, что у каждого человека есть свой мир и мировосприятие, а следовательно, и восприятие красоты. Сам писатель передает это свое понимание, рисуя героев красками яркими и сочными. В особенности героинь, ибо наиболее ярко он воспевал женскую красоту. Все постигается в сравнении, и Толстой создает много противоположностей (даже название — «Война и мир»). Элен и княжна Марья. Во внешности и той и другой выделяется по одной детали: улыбка Элен и глаза Марьи. «Неизменная улыбка красивой женщины» обворожи­тельна, она «освещает» все вокруг, но... Красота в своей бес­конечности имеет свойство изменяться. К застывшим, каза­лось бы, навсегда изваяниям, картинам гениев нельзя привык­нуть, всякий раз мы видим их совершенно по-другому, с не повторяющимся в точности чувством. Чувство, вызываемое улыбкой живой красавицы, уже не воспринимается Пьером: он «привык к ней и не обращал внимания».

К прекрасным глазам княжны Толстой обращается даже чаще, чем к улыбке Элен, и каждый раз ее взгляд способен всколыхнуть душу. То эти «большие, глубокие» глаза полны любви, грусти, сострадания, то словно «лучи теплого света снопами выходят из них». Почему? «Светильник для тела есть око». Человек сам создает свою красоту, созидая свой мир. Вера в Бога, Евангелие — фундамент мироздания княжны Марьи. Даже ее имя сразу напоминает нам о Пресвятой Деве. Обстановка в ее уголке дома чуть-чуть похожа на родной дом Катерины в «Грозе» — и тут и там мы видим «божьих людей», но разница между их положением огромна. Марья хочет лю­бить всех, как «Христос любил человечество», быть «совер шенной, как Отец наш небесный», ее душа лишена покоя, в постоянном самосовершенствовании, в постижении вечного, и ее лучистые глаза — зеркало ее высокой, чистой души. Они «привлекательнее Красоты». Я могу представить ее некраси­вой лишь тогда, когда ее подавляют. Старый князь держит дочь в страхе, который искажает черты любого человека; Лиза и Бурьен пытаются нарядить ее, дабы произвести выгодное впечатление на Курагиных (и это все происходит в часы, когда Марья более всего некрасива). Она сама пытается подавить в себе жажду любви и материнства, забывая, что муж и дети — тоже ближние и любовь к ним не может быть ниже христиан­ской. Находясь в состоянии почти невозможности самовыра­жения, она собирает душевные сокровища. И как преображает ее знакомство с Ростовыми и особенно любовь к Николаю! Бурьен, «самая искусная кокетка», не могла понять, что про­изошло. Но где уж ей понять, что только естественность, выход из внешних и собственных тисков «осветили» лицо и перево­плотили «нравственную» красоту княжны в единую красоту души и тела. В этом ей помогает и Наташа, с самого детства обладавшая таким единством красоты. Она — это как бы оли­цетворение, отражение красоты жизни, и, стоит жизненной гармонии вне ее разрушиться — уезжает князь Андрей, раз­рываются их отношения, умирает Андрей, уезжает Пьер, — Наташа заболевает, меркнет ее красота. Но сила жизни все восстанавливает, Наташа как бы рождается вновь и возрождает силой своей красоты других, возвращает им желанное чувство гармонии...

Элен создает свою красоту и мир по законам придворных салонов, для Толстого являющихся антикрасотой. Салонный мир не способен заменить некрасивость (о нравственности и речи быть там не может) поступков Элен, ибо она является его воплощением, верхом естественно-лицемерного «умения дер­жать себя», быть на высоте положения. Восхищение этого мира укрепляют в Элен самодовольство и эгоизм, в отличие от Марьи, всегда неудовлетворенной, и Наташи, по-детски любу­ющейся собой в лучшие часы жизни. Внутренний мир челове­ка, безграничный, как вселенная, и являющийся его самой сокровенной тайной, не может быть узнан в легкой светской беседе-сплетне, и мир Элен познается через ее мужа, человека с великим умом и сердцем. Наверное, лучше бы его (мира) не было, ибо казавшийся сначала пустой, он стал мерзкой клоа­кой. Что может быть хуже прелестной женщины в белоснеж­ном одеянии, изрыгающей грязные, до чудовищности цинич­ные и грубые слова?.. От нее словно исходит смрад, забывается и изящное платье, и тонкий аромат духов. Эта дисгармония особенно отвратительна, когда Элен отказывается от материн­ства, от того, что ставит женщину превыше всех, чем будут

счастливы Марья и Наташа. Элен не способна созидать, давать новую жизнь, она — бездумная разрушительница.

Одна из величайших загадок красоты — ее непостижи­мость. И Пьер, и Николай постигают и не могут постигнуть до конца Марью и Наташу. Постигать Элен просто не хочется. Она похожа на розу из сказки: от дуновения ветерка часть ее изящнейших лепестков опала, и все увидели проеденную чер­вяком, безобразно прогнившую середину: кто захочет прикос­нуться к ней еще раз?

Люцифер был самым светлым из ангелов. После падения он стал дьяволом. Толстой описывает падение красоты застыв­шей формы, лишенной Содержания и Жизни. Она не может именоваться красотой, ибо на самом деле это уродство, безоб­разие. Духовное разложение переходит в физическое, и Элен умирает, обрывая «гнусную породу» Курагиных. А истинно красивые люди в великодушии своем забывают зло, сотворен­ное ею, и сожалеют о пустоте ее жизни.

Красота Марьи и Наташи не умирает, а продолжается в их детях, а это и есть торжество истинной красоты, красоты еди­ной и созидающей.