Характер любого человека можно выяснить, узнав, к чему он стремится, чего он хочет. Какую цель ставит перед собой Наполеон? Вопрос чисто риторический, ибо история дает нам недвусмысленный ответ. Цель эта — мировое господство, и он целеустремленно идет к нему, хладнокровно уничтожая пре­пятствия. «Через пять лет я буду господином мира, остается одна Россия, но я раздавлю ее», — донеслись до нас сквозь годы его слова. Есть ли здесь место каким-либо сомнениям?

Гораздо более таинственная фигура (но лишь на первый взгляд) — Александр I . Какие побуждения руководили им? Ради чего он в 1805 году ведет за границу войска, помогая австрийцам и пруссакам? Конечно, в соответствии с междуна­родными договорами России, ее обязательствами. Но мне ка­жется, здесь еще присутствует элемент гордости, выражение желания чести и славы при жизни и после смерти. Элемент этот имеет неприятную, на мой взгляд, тенденцию расти и становится основным направлением поведения, толкая чело­века к избыточности — к «рыцарству», «рыцарской браваде». Эта избыточность остается избыточностью и тогда, когда вы­ходит за пределы необходимости и долга и даже становится политикой, хотя современники оную избыточность и одобря­ют. Ярким примером такой избыточности в русской истории является поход князя Игоря, который вел свои полки в поло­вецкие степи^не для защиты родины.

Такая рыцарская бравада свойственна не только русским, но и иноземным дворянам, что достаточно ярко показано у Толстого: вспомним, например, как Мюрат с двумя товарища­ми и батальоном солдат берет Таборский мост. Что руководит им, как не рыцарская бравада?

« Господа маршалы » Мюрат, Ламм и Бельяр садятся верхом и отправляются на мост. «Господа, — говорит один, — вы знаете, что Таборский мост минирован и контролирован и что перед нами грозные мостовые укрепления и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. На­шему императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Поедемте втроем и возьмем этот мост». «Поедем­те», — говорят другие, и они отправляются и берут мост.

Авантюра маршалов увенчалась успехом и потому не может не вызвать восхищения. Однако что могло бы случиться, если бы маршалы были убиты или взяты в плен? Немалая часть французской армии оказалась бы парализованной на некоторое время, что могло бы плачевно сказаться на боеспо­собности французов.

Что же до Александра, то он не простой офицер или мар­шал, которого можно более или менее быстро заменить. Он император, которому остальные обязаны были повиноваться; он в ответе за подчиненных ему людей — как и любой другой командир — и имеет право рисковать их жизнями лишь в одном случае: в случае необходимости защищать государство. При защите Отчизны в 1812 году русские солдаты проявляли невиданный героизм, погибая в попытках уничтожить или хотя бы задержать неприятеля (вспомним Смоленск и Боро­динское сражение); за границей же, не зная, за что они сра­жаются, кладут свои жизни, обманутые союзниками, они сра­жались вяло (если дело не шло о спасении их собственной жизни), и достаточно было крика: « Ну, братцы, шабаш!», как войска совершали «отход на заранее подготовленные пози­ции», то есть отступали.

Ошибка Александра была ошибкой аристократа, и не дво­рянам было судить его; скорее всего они, по крайней мере большинство из них, и не нашли бы за ним никакой вины — ведь они и сами были благородного происхождения и не чужды были рыцарской-бравады.

Еще одним проявлением рыцарской бравады было рассмот­рение войны как состязания, спортивного соревнования, вроде охоты — опасного, но, безусловно, благородного спорта. Такое отношение к войне было присуще и многим аристократам, и Александру.

Наполеону же чужда рыцарская бравада, и война для него не состязание, а смертельная схватка на пути к мировому господству, в которой необходимо одержать победу. Алек­сандр I и иже с ним шли на войну 1806—1807 годов, чтобы выиграть или проиграть — «пусть победит сильнейший», На­полеон же шел только для того, чтобы выиграть: о поражении не могло идти и речи.

Вот почему ,в Тильзите, когда Александр I с ласковым выражением лица говорит что-то французскому императору, считая состязание законченным — сильнейший определен — и не держа на победившего соперника зла, на лице Наполеона застывает неприятно-притворная улыбка. Он помнит, сколько хлопот доставила ему русская армия, как она помешала одер­жать быструю победу, и делает выводы на будущее — ведь от мирового господства его отделяют лишь две страны — Россия и Англия, и лишь Россия является наиболее вероятным про­тивником. Он все помнит и, в отличие от Александра, забывать не собирается.