В большинстве художественных книг есть такие страниц, которые почти каждый читатель пропускает при первом прочтении. К таким книгам относится и роман «Война и мир». Ни для кого не секрет, что большинство из тех, кто читает роман, делает это, что называется, из-под палки. Выбирая для себя лишь самое основное, они, конечно, пропускают такие места в романе, которые принято называть авторскими отступлениями и рассуждениями автора. Например, главы романа, в которых автор говорит об истории, об ее законах, о причинно-следственных связях и т.д. Оно и понятно: куда интереснее прочитать о том, как Анатоль Курагин соблазнял Наташу Ростову, нежели о роли каких-то личностей в истории. Между тем все эти рассуждения автора являются одним из самых важных, ключевых мест в романе. Будучи собранными воедино, они являют собой некий фундамент теории, без понимания которой невозможно полноценное понимание книги.
Все события, описанные в «Войне и мире», происходят в течение пятнадцати лет, с 1805 по 1820 год. Этот период представляет в истории целую эпоху: сколько перемен, сколько войн, сколько движений целых народов! Поэтому перед автором романа неизбежно вставал «детский» по своей формулировке вопрос: «А почему все произошло именно так, а не иначе? Почему, собственно, все это вообще произошло?»
Толстой был воистину великий человек – хотя бы потому, что он не пошел на поводу у многотысячной армии историков, каким-либо образом толковавших все происшедшее, а попытался сам увидеть и показать другим истинное положение вещей, чем, очевидно, настроил против себя всю эту ватагу историков. В чем же необычность его взгляда на историю?
Открывая любой современный учебник истории, мы неизбежно найдем эпизоды, главная мысль которых такова: «Некий царь, полководец или просто какой-то отдельный человек, сделав то-то и то-то, сказав или написав какие-то слова, повернул события так, что их отголоски ощущались на целых континентах и в течение целых веков». Можно привести два примера из русской истории, взгляд историков на которые кажется абсурдным. Во-первых, это видение истока Руси в призвании варяга Рюрика на княжение в славянские земли, во-вторых, приурочивание рождения России к деяниям Петра 1. Подобными ошибками грешат и большинство историков прошлого. Что же говорит об этом Толстой? «Царь есть раб истории». В этой фразе заложен глубокий смысл, который частично раскрывается в приведенных самим автором приемах. Один из них, может быть, не самый убедительный, говорит о следующем. Он сравнивает историков различных направлений с людьми, наблюдающими стада животных, погоняемых пастухами. «Стадо идет по этому направлению потому, что впереди идущее животное ведет его, и совокупность воли всех животных перенесена на этого правителя стада…». Так говорят одни историки. Что-то говорят другие, третьи, десятые, и их мнения, разумеется, отличаются друг от друга. Однако у них есть общая особенность. Все они признают, что одна или несколько видных, сильных личностей способны повести за собой миллионы людей, готовых лишь по одному слову их пойти грабить, убивать, разрушать. Эти самые личности они при этом называют историческими.
«По-разному складываются творческие судьбы общественных и государственных деятелей, имена которых вошли в историю. Один, прожив короткую блистательную жизнь, навсегда оставляет след в памяти народной. Другой остается либо автором одного произведения, написанного в молодости, либо создателем чего-то исключительного. Третий становится представителем и выразителем тех начал, которые, даже не осуществленные до конца, оказывают благотворное влияние на последующую общественную жизнь.
Последнее целиком относится к судьбе Михаила Михайловича Сперанского» - так писал историк С.А.Чибиряев.
К началу царствования Александра 1 Сперанский был уже статским советником, а в июле 1801 года – действительно статским советником, что соответствовало воинскому званию генерала. Столь быстрое продвижение по службе, бесспорно, было связано с его уникальными способностями. В царствование Павла 1, когда государь с лихорадочной поспешностью выпускал разнообразные указы и постановления, чиновник, который с удивительной быстротой, ясно излагая мысли на бумаге, готовил самые сложные документы, не имел цены. Сперанского недаром считают отцом делового языка в России. Конечно, благоприятную роль в карьере Михаила Михайловича сыграло и его врожденное умение нравиться людям. Он возвел в ранг науки изучение человеческих характеров. Так или иначе, но все генерал-прокуроры – а при Павле Петровиче их сменилось четверо – покровительствовали Михаилу Михайловичу. Не мешал этому даже его острый язык, не щадивший и начальников. Есть предположение, что Сперанского опекал и император Павел.
Сторонник конституционного строя, Сперанский был убежден, что новые права обществу обязана даровать власть. Обществу, разделенному на сословия, права и обязанности которых установлены законом, необходимы гражданское и уголовное право, публичное ведение судебных дел, свобода печати. Большое значение придавал Сперанский воспитанию общественного мнения, которое следует формировать с помощью прессы. Редакторы должны целенаправленно заказывать и публиковать статьи, которые склоняли бы общество на сторону правительства. Вместе с тем Сперанский полагал, что Россия еще не готова к конституционному строю, что начинать преобразования необходимо с реорганизации государственного аппарата.
У него не было врагов. Его простонародное происхождение не вызывало раздражения в высшем свете, а выдающиеся способности и обширные познания не служили причиной зависти. Может быть, потому, что в то время его деятельность не затрагивала ничьих интересов? Общество видело в нем восходящую звезду на политическом небосклоне России. Ему даже посвящали стихи.
В январе 1810 года с учреждением Государственного совета Сперанский стал государственным секретарем, самым влиятельным сановником России, фактически вторым после императора лицом в государстве. Положение его в стране было таково, что даже членам императорской фамилии приходилось обращаться к нему с просьбами. И государственный секретарь не удовлетворял эти просьбы, если считал их противозаконными. Беспощадно относился он к взяточникам и казнокрадам.
Таким образом, преобразования Сперанского затронули все слои русского общества. И реакция на реформы чаще всего была отрицательной. Над головой государственного секретаря стала собираться гроза. против него была огромная армия – дворянство и чиновничество.
До конца жизни Сперанский занимался кодификационной деятельностью, готовил учебные пособия по законоведению для высшей школы, разрабатывал проект и устав училища правоведения. В 1837 году он получил высшую награду Российской империи – орден Святого Андрея Первозванного, а в январе 1839 года был возведен в графское достоинство.
М.М.Сперанского в зените его славы изобразил в романе «Война и мир» Л.Н.Толстой. "О нем говорили, им интересовались, и все желали его видеть". В дневниковой записи А.С.Пушкина читаем следующее: "Сперанский у себя очень любезен. Я говорил ему о прекрасном начале Царствования Александра: "Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого Царствования, как Гении Зла и Блага". Он отвечал комплиментами и советовал мне писать Историю моего времени".
Увлеченный идеями преобразования России, князь Андрей Болконский, один из главных героев романа, сблизился со Сперанским. Попав в круг одного из самых влиятельных, а вместе с тем и самых реакционных пособников Александра 1, князь принимает участие в разработке проекта отмены крепостного права в России. Андрей увлечен деятельностью высших сфер, где планы, проекты и программы летят поверх сложной и запутанной жизни. Вначале Андрей не ощущает искусственности тех интересов, которыми одержим кружок Сперанского, он боготворит этого человека. Князь Андрей внимательно следил за каждым движением и словом Сперанского, как это бывает с людьми, которые строго судят своих ближних. Князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, у которого в руках судьба всей России, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств. Но является Наташа на первый свой бал. Встреча с нею возвращает князю Андрею острое ощущение «естественных» и «искусственных» ценностей жизни. Общение с Наташей освежает и очищает душу князя, проясняет призрачность и фальшь Сперанского и придуманных им реформ. Он «приложил права лиц, которые распределял по параграфам», к своим мужикам, к Дрону-старосте, и ему «стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой». Однако князь Андрей, тем не менее, признавал заслуги Сперанского перед Россией: «А я скажу, что ежели что-нибудь сделано хорошего в нынешнее царствование, то все хорошее сделано им – им одним… И потомство отдаст ему справедливость…»
Действительно, он сделал много хорошего для своей страны. Но за всей суетностью этих новомодных введений, преобразований, реформ можно было различить человека холодного и расчетливого. Все то, что он делал, было призрачно, наиграно, делано напоказ. Толстой в своем романе изобразил человека лживого, корыстного и честолюбивого. В кружке Сперанского царила праздность. У всех были единые интересы, однако никакой духовной ценности они не представляли. Здесь нельзя было морально очиститься.
Сам Лев Толстой не симпатизировал ни личности Сперанского, ни его преобразовательной деятельности. Толстой характеризует Сперанского как крайнего рационалиста. Люди холодного, исключительно логического ума всегда производили отталкивающее впечатление на Толстого, для которого одним из высших мерил человеческой личности была способность глубоко чувствовать, откликаться на несправедливость и зло, прежде всего, сердцем, а не умом.
Отношение князя Андрея к Михаилу Михайловичу Сперанскому стоит особняком. Князь Андрей не воспринимает его как человека. Очень важна такая деталь, как холодные руки и металлический смех Сперанского.
Это говорит о Сперанском как о машине, созданной кем-то на "благо" государства. Его задача - реформировать и обновлять. Он на это запрограммирован. Князь Андрей не может работать с машиной и расстается с ним. Таким образом, исторические деятели оцениваются по-разному, но ни один не воспринимается как существо, способное к влиянию на мировой исторический процесс. Это существо не от мира сего, и у них нет силы даже на то, чтобы повлиять на историю, даже как простой народ. Они не являются народом и выпадают из человечества, потому что они слишком сильны для него, а значит, слишком слабы.
В своем творчестве Лев Николаевич изобразил и такого политического деятеля, как Алексей Андреевич Аракчеев.
Еще при дворе Павла 1 Аракчеев совершает стремительный взлет. Уже в 27 лет он - генерал-кватрирмейстер, барон, а вскоре и граф, в его герб вписаны знаменитые слова: «Без лести предан» (вскоре, правда, переиначенные злой молвой: «Бес лести предан»).
До наших дней историков не перестает удивлять странное на первый взгляд противоречие: как мог самый просвещенный царь за всю русскую историю сделать всесильным временщиком жесточайшего самодура. Ярого крепостника, поклонника барабанного боя и шпицрутенов, человека, гордившегося тем, что он «на медные деньги учен» и не знает ни одного иностранного языка? Возможно, царь ценил в Аракчееве те качества, которыми сам не обладал, но для дел государственных почитал необходимыми. Знал он, конечно, и замечательное трудолюбие графа, его педантичную исполнительность, безукоризненную честность (не было в России более беспощадного врага взяточничества, нежели Алексей Андреевич: сам никогда не брал. А уличенных карал беспощадно). Деловые качества Аракчеева принесли немало пользы государству. Человек, сведущий в артиллерии, он вывел этот род российских войск на первое место в Европе, тем самым, сделав немалый вклад в дело победы России над Наполеоном. После войн с Наполеоном наступила целая эпоха правления Аракчеева в жизни страны, названное «аракчеевщиной». Символ этой эпохи – военные поселения, идея которых была заимствована русским царем из иностранных книг. Некоторые крестьяне должны были превратиться в «военных поселян». К достижениям поселений можно отнести лишь безукоризненную чистоту на улицах и в жилищах, а также стопроцентную грамотность поселян. Для них повсеместно были учреждены солдатские школы. Такой строжайший распорядок жизни на военных поселениях – изобретение графа Аракчеева. Этим он себя навеки и прославил.
Уволенный в отставку вскоре после смерти Александра 1, Аракчеев тихо прожил свои последние годы. Он скоропостижно скончался в мае 1834 года, не успев написать завещание и даже причаститься перед смертью: граф был уверен, что доживет до открытия Александровской колонны в Петербурге, посвященной царствованию его благодетеля императора Александра 1. В то время немало было написано эпиграмм на А.Аракчеева, М.Сперанского. А вот строки из письма (апрель 1834 год) А.Пушкина: "Аракчеев умер. Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться".
Всех исторические персонажей мы видим глазами князя Андрея Болконского. Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видел его, но все, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку. Вот что пишет Толстой в своем произведении: «У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, было написано чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные, шепчась, смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet (франц. «прозвище»). «Силы Андреича» и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал, видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел, перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворилась дверь, на всех лицах выражалось мгновенное только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из-за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда и, схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шепотом сказал: «Направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал сорокалетнего человека с длинною талией, с длинною, коротко обстриженною головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре-зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него»
В стране процветал произвол и беззаконие. Аракчеев являлся одной из «страшных язв русской жизни», по словам Н.И.Бражник. Холодная отчужденность – вот одно и самых основных качеств Аракчеева, а неумение слушать – одно из самых негативных качеств такого высокопоставленного чиновника.
Исторически значимые личности ничего не значили на страницах романа «Война и мир»:
«…Если бы даже, допустив остаток наименьшей свободы равным нулю, мы бы признали в каком-нибудь случае… полное отсутствие свободы, мы бы тем самым уничтожили самое понятие о человеке… ибо как только нет свободы, нет и человека…» И далее:
«…Чтобы представить себе действие человека, подлежащее одному закону необходимости, без свободы, мы должны допустить знание бесконечного количества пространственных условий, бесконечно великого периода времени и бесконечного ряда причин… Чтобы представить себе человека совершенно свободного, не подлежащего закону необходимости, мы должны представить его себе одного вне пространства, вне времени и вне зависимости от причины»
Итак, в первом случае, мы приходим к форме без содержания, а во втором – к содержанию без формы.
В заключение можно добавить следующее. Толстым не отрицается возможность того, что воля человека может совпадать в отдельные моменты с «высшей волей», с законом. В таких случаях действия такого человека, понятно, нельзя расценивать однозначно. Кроме того, возможны случаи, когда воля человека не просто совпадает с волей неведомых сил, а человек может предвидеть эту волю, угадать ее каким-то образом. Вот тогда все поступки человека могут отличаться определенной нелогичностью, непоследовательностью.
Приблизительно таковы положения новой теории, развитой Толстым. При этом необходимо помнить, что главное, к чему призывает он, есть смена взглядов на историю как науку, есть разрушение сложившихся штампов, потому что так, и только так, возможно проложить дорогу к истине.