А впрочем, бог один знает,

точно ли смешны были эти

бла­городные мечты юности,

и кто виноват в том,

что они не осуще­ствились?

Л. Н. Толстой

 

 

Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой очень любил детей и молодежь. В них он видел идеальных людей, еще не испорченных пороками и передрягами жизни. Этим чистым, первозданным светом озарено начало его зна­менитой трилогии «Детство. Отрочество. Юность». Главный герой трилогии Николенька Иртеньев просыпается оттого, что Карл Иванович ударил над ним хлопушкой и на его голо­ву упала муха. Это очень рассердило мальчика, и он отчуж­денно и холодно начинает анализировать поведение своего наставника. Даже его халат, шапочка и кисточка кажутся Николеньке противными. Но Николенька очень добрый мальчик, и его отношение к наставнику быстро меняется в хорошую сторону. Раздражение внезапно разбуженного чело­века проходит, уступая место более естественному для маль­чика состоянию любви и благодарности к учителю.

Сам автор выступает здесь в роли психолога. Он скрупулезно исследует поведение ребенка в различные моменты его жизни. Другой эпизод с Николенькой внешне не связан с пер­вым, но внутренняя психологическая связь усматривается. Николенька возвращается с охоты и решает нарисовать все, что он видел за прошедший день. Но так как у него была только синяя краска, он очень живо изобразил синего мальчи­ка верхом на синей лошади и синих собак. У мальчика пре­красное настроение, он любуется своими синими творениями, но вдруг ему в голову приходит мысль: а бывают ли синие зайцы? Спросив об этом у отца и получив утвердительный ответ, Николенька нарисовал синего зайца, но переделал его в синий куст, а из куста сделал синее дерево, потом вместо дере­ва — облака и так далее. Все это в конце концов разозлило его, и он порвал рисунки. Почему возникло на этот раз раз­дражение? Ведь сначала мальчик нарисовал синих собак, и они ему понравились. Все просто: когда мальчик отдавался творческому процессу, ни о чем не думая, перед ним не вста­вало никаких вопросов, но только он начал исследовать твор­ческий процесс, как сразу же возникло раздражение. Толстой как бы говорит, что непосредственность живого чувства всегда гармоничнее холодного, рассудочного отношения к жизни. Детям непосредственность присуща от рождения, но по мере взросления этот дар у многих людей пропадает. Толстой часто обращается к анализу этого момента. Например, когда он опи­сывает детские игры, происходит похожая ситуация: дети сели на землю и, вообразив, что они плывут на лодке, стали «грести». Лишь брат Николеньки Володя сидел неподвижно. Когда ему сделали замечание, он сказал, что это все ерунда и что от того, больше или меньше они будут махать руками, ни­чего не изменится. Вроде бы Володя был прав, но согласиться с ним — значит испортить всю игру. Глава заканчивается так: «Ежели судить по-настоящему, то игры никакой не будет. А игры не будет, что же тогда останется?» Действительно, хо­лодный рассудок показывает, что синих зайцев не бывает, что, сидя на траве и размахивая руками, никуда не уплы­вешь, а шапочка и халат Карла Ивановича и в самом деле не так уж привлекательны. Но в любви, доброте и фантазии есть истина, украшающая нашу жизнь.

Я заметил, что маленький герой Толстого побеждает раз­дражение к миру своей любовью к окружающим его людям. А эти люди своей ответной любовью к Николеньке помогают ему преодолеть различные временные отрицательные эмо­ции, как, например, в случае с мухой.

После выхода второй части трилогии — «Отрочество» Н.Г.Чернышевский писал: «Чрезвычайная наблюдатель­ность, тонкий анализ душевных движений, отчетливость и поэзия в картинах природы, изящная простота — отличи­тельная черта таланта графа Толстого».

У меня создалось впечатление, что все шесть лет из жизни Николеньки Иртеньева прошли перед глазами (чита­тель знакомится с мальчиком, когда ему исполняется 10 лет, а расстается, когда ему 16), однако в трилогии нет последо­вательного, день за днем, описания жизни героев. Это рас­сказ всего о нескольких, но значительных эпизодах.

Так, в «Отрочестве» автор повествует о самых грустных в жизни Николеньки сутках, когда он получил единицу, на­грубил учителю, открыл портфель отца и сломал ключ. Тол­стой подробно рассказывает на протяжении шести глав, как герой был наказан и чем закончилось его наказание.

В «Юности» особенно выделены три дня: день после по­ступления в университет, следующий за ним, когда Нико­ленька делает визиты, а затем посещение им семьи Нехлюдо­вых.

Николенька и Нехлюдов открывают новый нравственный закон. Но исправить все человечество оказалось очень труд­ным, потому что даже искренние и настойчивые попытки самосовершенствования чаще всего терпели неудачу. За всеми этими возвышенными понятиями нередко скрывалось обыкновенное тщеславие, самолюбование, высокомерие.

По-моему, последняя часть трилогии больше посвящена не метаниям героев, а попытке автора доказать самому себе возможность нравственного совершенствования.

В юности Николенька постоянно с переменным успехом играет какую-нибудь роль. То роль влюбленного с оглядкой на прочитанные им романы, то — философа, так как в свете его мало замечали, а задумчивостью можно было замаскиро­вать свой неуспех, то — большого оригинала. Все это отодви­гало на задний план его настоящие чувства и мысли.

Николенька стремится к тому, чтобы его любили, стара­ется понравиться. Но как бы герой не желал походить на ок­ружающих людей, автор показывает, что этого не удается сделать потому, что свет в нравственном отношении чужд ему. Эти люди никогда не создавали нравственных ценностей и не пытались им следовать, тем' более не мучились от того, что их не удается реализовать в жизни. Они, в отличие от Николеньки, всегда пользовались теми нравственными зако­нами, которые были приняты в их среде и считались обяза­тельными.

Я как читатель верю, что Николенька при всех своих не­удачах никогда не остановится в нравственных поисках. Не зря же в конце трилогии он вновь садится писать правила жизни с убеждением, что уже никогда не сделает ничего дур­ного, ни одной минуты не проведет праздно и никогда не из­менит своим правилам. Я понимаю, что этот порыв был при­сущ и самому писателю. Толстой то отрекался от всей своей прошлой жизни, то утверждал открывшуюся для него внове истину. Но для нас он остался человеком, постоянно стре­мившимся к нравственному самосовершенствованию, пол­ным сомнений и противоречий, а потому реальным.