Анна Ахматова писала: «Вы делаете ошибку, противопо­ставляя Толстого Достоевскому. Неверно. Они как самые вы­сокие башни одного и того же величественного здания, вер­шины. В них лучшее, что есть в русском духе». Тем не менее их оба главных героя: Родион Раскольников, главный герой «Преступления и наказания», и князь Андрей, один из глав­ных героев «Войны и мира», — не столько похожи, сколько различаются между собой. Различия эти просматриваются, начиная с социального положения, с их окружения и закан­чивая жизненным путем и их духовными исканиями.

Раскольников, бедный студент, ведет полунищенское су­ществование. Его семья также очень бедна и не в состоянии по­могать ему. Его образование не закончено, но не только из-за нехватки средств. Он мог бы найти деньги, подрабатывая уро­ками, как это делает его товарищ Разумихин. Что же застав­ляет его сидеть в своей комнате, «похожей на гроб», целыми днями? Что мешает ему жить как все, изыскивать средства, решать свои проблемы, устраивать свою жизнь? Заметим, что уже в самом начале романа, в портрете, дан намек на ответ на этот вопрос. Одежда Раскольникова, похожая на рубище, и шляпа, которая выглядит как символ тернового венца, позволяют увидеть эту отрешенность и провести аналогию с Хрис­том. Причина этой отрешенности кроется в нем самом. Он от­решен от окружающего мира добровольно. Проблема, мучаю­щая его, отделяет его от остального мира, от остальных людей. В такой же духовной изоляции находится и князь Андрей. Почему? В отличие от Раскольникова, он прекрасно образо­ван, наследник родового имения, сын екатерининского генера­ла, то есть (в начале романа) — молодой человек, подающий большие надежды. Он вращается в высшем обществе и не дол­жен заботиться, казалось бы, ни о чем. На первый взгляд Рас­кольников и Болконский — совершенно разные люди, но тем не менее князь Андрей тоже «чужой» в светских гостиных. Из этой жизни он бежит в армию и говорит Пьеру: «Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь — не по мне!» Итак, мы видим, что Раскольников и Болконский, настолько разные по своему социальному положению, одинаковы в своем духовном состоянии, — они одиноки. Но, анализируя их пси­хологическое состояние, мы приходим к выводу, что если Рас­кольников испытывает апогей своих мучений, которые длятся всего несколько дней (как и все время действия романа), бре­дит своей идеей и буквально, во время болезни, и в переносном смысле, то князь Андрей находится лишь в начале своих иска­ний, даже еще не задумываясь над ними, а лишь бессознатель­но ощущая потребность перемены. Эта потребность заставляет его покинуть салоны и отправиться в действующую армию, чтобы уже там пройти некоторые этапы сложных душевных исканий. В кампании 1805—1807 годов князь Андрей пережи­вает еще один важный момент — это наполеонизм и отноше­ние к славе, способы ее достижения. До Аустерлица князь Андрей мыслит себя чем-то вроде Мессии — он спасет людей, он совершит подвиг. Эта идея подкрепляется его верой в из­бранность Наполеона. Культ Наполеона в то время был очень популярен в Европе, обыкновенный капрал превращается в императора — это потрясло людские умы. Культ основан в большей степени на честолюбии, и это, безусловно, присутст­вует и у князя Андрея. Но им движет не только честолюбие. Здесь просматриваются зачатки его главной идеи — всеобщего единения и любви. Он таки становится «нашим князем», но уже разочаровавшись в «маленьком капрале» и развенчав культ Наполеона. Подвиг Тушина открывает ему глаза — слава не всегда выбирает достойных ее. Развенчание Наполео­на происходит в Аустерлицком сражении, когда тяжело ра­ненный князь Андрей сравнивает все происходящее со спокой­ствием вечного неба. И именно в этот момент, когда жизнь могла бы покинуть его, он на мгновение соединяется с небом, с природой, но этого мгновения ему достаточно для того, чтобы понять всю низменность происходящего. Наполеон, который в это время проезжает мимо лежащего князя Андрея, кажется ему ничтожным. В этой сцене Толстой дает нам намек на пос­ледующую смерть князя Андрея, где это мгновение слияния и единения с небом, всем миром превратится в вечность.

Раскольников также увлекается наполеонизмом и так же, как и поначалу князь Андрей, видит в Наполеоне некоторое воплощение своих идей и теорий. Но сходство это поверх­ностно, и в глубине имеются существенные различия. Рас­кольников строит свою теорию «людей, власть имеющих, и тварей дрожащих», опираясь на расчетливого Наполеона, та­кого же теоретика людских судеб. Герой Достоевского упо­добляется ему, и Раскольникову кажется, что его будущее преступление — это и есть проверка этой теории. Пока он строит теорию, сама живая жизнь дает ему материалы и мо­тивы этого преступления. Сцена из жизни нищего и разврат­ного Петербурга, второго Вавилона, где «семилетний развра­тен и вор», дают ему повод усомниться в моральности чело­века, и он решается на преступление ради выяснения нали­чия морали в природе человека. Но пока это бессознательно и незаметно зреет в нем, он упоен своим вопросом, кто же он — «тварь дрожащая» или «право имеет».

Но освободиться от наполеонизма и осознать проблему, ко­торая его истинно мучила, Раскольников (в отличие от князя Андрея) смог не вдруг, только через годы каторги. Лишь там он понимает, что любой человек, совершив убийство, убивает в себе Бога. «Я не старуху убил, я себя убил. Так-таки и ухлопал себя навеки», — говорит Раскольников. Понимание этого и есть результат морального воскресения Раскольникова. Итак, рассмотрев различие в вопросе наполеонизма и обнаружив, что князь Андрей отказывается от наполеонизма уже в самом начале, мы видим, что это их увлечение не заключает главных проблем ни князя Андрея, ни Раскольникова. Оно явственно указывает на то, что роль Мессии ими в конце концов будет ис­полнена — но в другом, более глобальном масштабе. На по­верхности лежит (да и сам Раскольников мыслит именно таким образом), что его мессианство состоит в том, чтобы осво­бодить людей от лживых предрассудков и указать им путь «возвышения». Люди аморальны по своей природе, считает Раскольников, и лишь земное наказание, тюрьма, суд удержи­вают их от преступления через «формалистские» христиан­ские заповеди. Все люди лгут, изображая добродетель, и Рас­кольников якобы предлагает им путь освобождения от этой лжи. Заблуждается и князь Андрей, который вначале видит свое мессианство в том, что, занимая высокий пост (будь то должность в армии или гражданская), он поможет людям из- менять мир. Для этого он, разочаровавшись в военной карье­ре, целиком отдает себя реформам Сперанского. Но и здесь его постигает разочарование — он осознает, что реформы и живая жизнь несовместимы. Представляя себя на месте старосты Дрона (а князь Андрей прекрасно умел это делать — то есть представить себя на месте любого человека, понять его с полу­взгляда; это качество, которым наделяет его Толстой, есть еще одно указание на его избранность), ощущая себя Дроном, он понимает, что эти реформы для крестьян бессмысленны и живую жизнь нельзя уложить в реформы. Мы видим, что его мессианство не в службе людям» он открывает нечто новое. На­конец и Раскольников, и князь Андрей приходят к настоящим проблемам. Именно здесь их опыт становится ценен для всего человечества, но он достигается лишь в итоге испытания смер­тью. И Толстой, и Достоевский ставят своих героев в такое по­ложение, когда иной выход, решение невозможно. Совершив убийство старухи и Лизаветы, Раскольников понимает, что не теорию он свою проверял, а проверял самое главное, то, к чему осознанно и мастерски вел его Достоевский на протяжении всего романа, — наличие у человека внутреннего нравственно­го закона и судьи — совести, то есть присутствие в нем Бога, «идеала Мадонны», а не «идеала Содомского». Итак, мы видим, что проблема эта не социальная или психологическая, а нравственная и вечная.

Проблемы смысла жизни, проблемы нравственные мучают и князя Андрея. Итогом его исканий является то, что он пони­мает, что «настоящая жизнь», единение с Богом предполагает любовь ко всем, ко всему миру. А это есть прощение, то есть он обязан простить Анатоля и любить не одну Наташу и своих родных, а всех. Он стоит перед выбором: жить так или любить одну женщину, своих родных и иметь право на остальные че­ловеческие чувства: ненависть, ревность. Трагедия состоит в том, что он понимает, что на земле невозможно реализовать его мечты единения со всеми. На земле он не может простить. Перед отъездом в армию он говорил княжне Марье, что про­щать — это «добродетель женщины». Его идеал жизни он может реализовать лишь путем смерти. Парадокс? По Толсто­му — нет. Почему? По свидетельству Чехова и К. Леонтьева, которые, помимо того что были писателями, были еще и вра­чами, князь Андрей не мог не умереть, его раны были слиш­ком серьезны и неизлечимы в то время. Но Толстой нигде не говорит прямо о смерти князя Андрея, так как смерть для Толстого есть только переход в другую жизнь, то есть новое рождение. Эта новая жизнь несет в себе слияние с «целым» и «источником всего», то есть Богом. Это итог жизни каждого человека, и цель наша — прожить земную жизнь так, чтобы совесть не мучила нас при смерти.

Итак, мы видим, что, несмотря на столь разные задачи обоих героев, они, по сути, решают одни и те же нравствен­но-бытийные вопросы, а не социальные, психологические и тем более политические. Оба они открывают новые пути че­ловечеству, помогают задуматься над новыми вопросами, и заслуга обоих писателей в том, что они завещали нам видеть и понимать истинные ценности жизни.