Качает черт качели

Вперед — назад, вперед — назад...

Ф. Сологуб

 

Современники серебряного века с любовью, трогательно относились к поэту и прозаику Федору Сологубу. Вот что пи­сала о нем Зинаида Гиппиус: «О Блоке можно было написать умер. И о Розанове. Да и о Брюсове: он хуже, чем умер, он — болыпевицкий цензор, сумасшедший жестокий комму­нист, пишет оды на смерть Ленина и превратился из поэта и беспомощного рифмоплета... что даже удивительно (или, на- против, не удивительно). Но могу ли я говорить о Сологубе? Он в России. Я его знаю, люблю неизменно, уважаю неиз­менно, вот уже почти тридцать лет...»

Я специально привел столь объемную цитату из Гиппиус, потому что в этой характеристике — весь художник Сологуб и гражданин Сологуб, и явление «Сологуб в мире». Поэт любим и уважаем творческой русской интеллигенцией за то, что не преклонил колен перед варварской властью большеви­ков. Многие это сделали.

Главной трагедией поэта была мечта и действительность в вечной борьбе и игре с его душой, ранимой и беззащитной:

 

...Хочу конца, ищу начала,

Предвижу роковой предел.

Противоречий я хотел,

Мечта владычицею стала.

 

Его влечет образ таинственной звезды — «звезды Маир». Но он всегда хочет возвратиться на родную свою землю.

Известно, что, когда Сологуб выходил на эстраду и читал свои волшебные стихи, он сам казался трагическим противо­речием этих стихов.

В них сплеталось реальное с нереальным. Мне кажется, что его «мечта и действительность» в вечной игре с его душой — это и есть тот образ, который он нарисовал в своих стихах о «чертовых качелях». Он словно был склонен во всем выискивать и, если ее там нет, то придумать:

 

Потягайся с ведьмой мудрой,

Силу в силе покажи...

О, Кузмич мой беднокудрый,

Ты меня заворожи!

 

Поэт сам был рад тому, что его кто-то заколдует, заворо­жит. И сам он часто брал ритм завораживающий, явно сам выступая в роли колдуна:

 

...Ты не в круге, весь ты в точке,

Я же в точку не вмещусь...

...будешь умирать,

И тогда поймешь и примешь

Троецветную печать...

 

Для придачи «волшебники» своим стихам он менял ритмы, искал таинственные смысловые и словесные ходы:

 

Водой спокойной отражены,

Они бесстрастно обнажены

При свете тихом ночной луны.

Два отрока, две девы творят ночной обряд...

 

Сологуба считали человеком надменным. Особенно жур­налисты, которые наперебой домогались у него интервью. Но что поделать — он не любил эту суматошную братию, ему было жаль на них тратить время и душу.

Они же в отместку не раз объявляли его колдуном и са­дистом. И это была почти правда — темные силы властвова­ли в его поэзии:

 

Когда я в бурном море плавал

И мой корабль пошел ко дну,

Я возопил: «Отец мой, Дьявол,

Спаси меня, ведь я тону».

 

Признав отцом дьявола, лирический герой Сологуба при­нял от дьявола и все черное наследство: злобную тоску, ду­шевное одиночество, холод сердца, отрешение от земной ра­дости и презрение к человеку. После таких откровений, как детский сон, вспоминались его нежные строки:

 

В поле не видно ни зги...

Кто-то зовет: «Помоги!»

Как помогу?

Сам я беден и мал,

Сам я смертельно устал —

Что я могу?..

 

Далее в стихах идет высокий нравственный мотив:

 

Если не сможем идти,

Вместе умрем на пути...

 

Но, увы, процесс отхода от прошлых нравственных идеа­лов набирал губительную силу. Если раньше он писал:

 

Я верю в творящего Бога,

В святые завесы небес... —

 

то теперь стало:

 

Собираю ночью травы

И варю из них отвары...

 

На фоне таких контрастов было невозможно понять, что за личность — поэт Сологуб. Сам он не проявлял к друзьям никакого особого внимания. Одно время их связывала друж­ба с Блоком. Но после написания Блоком «Двенадцати» он охладел и к нему.

Имя Сологуба вовсю гремело. Актеры выли с эстрады его знаменитое:

 

Качает черт качели...

 

Видимо окончательно разрушив свою душу, он уходил в мистику из реального мира:

 

В мире ты живешь с людьми, —

Словно в лесе, в темном лесе,

Где написан бес на бесе, —

Здесь с такими же зверьми.

 

Видимо, это следует понимать как поражение Дон Кихо­та, который не смог осилить любовью и мечтой это населен­ное бесами пространство. «Чертовы качели», описав послед­ний полукруг в жизни поэта, навсегда остановились. Основились для него, но в его поэзии они все еще раскачиваются за­диристо и лихо, напоминая нам, что жизнь всегда можно сделать просто смертельной игрой.