Сравнивая роман М. А. Булгакова «Белая гвардия» с его пьесой «Дни Турбиных», нельзя не обратить внимание на одно странное обстоятельство. Герой пьесы Алексей Турбин последовательно вбирает в себя трех персонажей романа. Вначале, у себя дома, его образ явно перекликается с Алексе­ем Турбиным из романа; в сцене роспуска дивизиона Турбин из пьесы «совпадает» с полковником Малышевым; наконец, погибает герой пьесы как другой полковник из романа — Най-Турс. Но если монологи обоих Турбиных перед боем с Петлюрой примерно одинаковы, то речь Турбина перед диви­зионом существенно отличается от речи Малышева: Малы­шев призывает лучших из офицеров и юнкеров пробиваться на Дон к генералу Деникину, а полковник Турбин, наоборот, отговаривает их от этого.

Накануне роспуска дивизиона полковник Турбин гово­рит, что подступающий к Киеву Петлюра хотя и займет город, но быстро уйдет. Реальную же вражескую силу пред­ставляют только большевики: «Мы еще встретимся. Вижу я более грозные времена... Вот из-за этого я и иду! <...> Пью за встречу...» При этом Турбин не скрывает своего презрения к гетману Скоропадскому. И тем не менее очередной поступок этого Скоропадского, лишний раз доказывающий, что он достоин презрения, заставляет Турбина полностью изменить свой взгляд на всю еще только разворачивающуюся на про­сторах России гражданскую войну: «Белому движению на Украине конец. Ему конец <...> всюду! Народ не с нами. Он против нас. Значит, кончено! Гроб! Крышка!» Турбин не уточняет, с кем именно народ — с Петлюрой, с большевика­ми или и с тем и с другими. Но удивительно, что все эти мысли о безнадежности и даже безнравственности борьбы с большевиками («...вас заставят драться с собственным наро­дом»), мысли, совершенно противоположные всему, что Тур­бин говорил всего за несколько часов до этого, возникают у него под влиянием позорного бегства человека, которого Тур­бин иначе как мерзавцем и канальей не называл!

Объявив, таким образом, капитуляцию перед силами, за встречу с которыми он пил накануне, Турбин погибает. Его смерть мало чем отличается от самоубийства, о чем прямо в глаза ему говорит его Младший брат: «Знаю, ты <...> смерти от позора ждешь...» И в этом также резкое различие с рома­ном, с гибелью полковника Най-Турса: хотя обстоятельства их гибели похожи, как и последние слова, обращенные к Николке Турбину, но Най-Турс погибает как боевой офицер, прикрывая отход своих подчиненных юнкеров, но отнюдь не стремясь к смерти.

Несколько менее удивительна, хотя на первый взгляд еще более разительна, перемена взглядов другого персонажа пьесы, ближайшего друга Турбина штабс-капитана Мышла-евского. В романе нет и речи о его переходе на сторону крас­ных. В пьесе же он объявляет об этом решении, когда Крас­ная Армия выбивает петлюровцев из Киева. А в начале пьесы Мышлаевский не скрывает своей лютой ненависти к большевикам. И все же переворот в душе Мышлаевского, со­зревавший в течение двух месяцев, более понятен, чем мгно­венное изменение воззрений у его друга и командира. Мыш­лаевский не может представить себя вне России, а именно на это — на эмиграцию — обрекает его продолжение борьбы с большевиками. Он не хочет с ними бороться еще и потому, что постепенно начинает видеть в них ту силу, которая спо­собна восстановить Россию, разрушенную революцией. Мышлаевский выражает позицию, свойственную (правда, значительно поздее) некоторым представителям консерватив­но-монархической эмиграции. В отличие от либерально-рево­люционной части эмиграции, они видели основное преступ­ление большевиков не в подавлении свободы, а в разрушении старых устоев империи. Поэтому, когда они убедились, что

большевики фактически приступили к восстановлению этих устоев, они стали переходить на более примиренческие пози­ции. Так возникло движение «Смена вех», с которым Булга­ков, кстати, одно время поддерживал связь. И именно в сме-ховеховском духе воспринималась тогдашней интеллиген­цией речь Мышлаевского в последнем действии пьесы.

Кроме того, Мышлаевский не скрывает, что он, професси­ональный военный, не хочет оказаться в стане побежденных. Сравнительно легкая победа красных над петлюровцами про­изводит на него сильное впечатление: «Вот эти двести тысяч пятки салом подмазали и дуют при одном слове «большеви­ки». И вывод: «Пусть мобилизуют! По крайней мере, буду знать, что я буду служить в русской армии». При этом Мыш­лаевский даже не задумывается о том, что ему придется сра­жаться со своими вчерашними друзьями и товарищами по оружию — например, с капитаном Студзинским!

Таковы позиции двух героев пьесы. В чем-то они как бы «накладываются» одна на другую, при всем различии характе­ров Турбина и Мышлаевского. Но какова же была позиция самого автора пьесы? Не забудем, что пьеса писалась в услови­ях нараставшей советской цензуры, так что Булгакову трудно было высказаться до конца. Но роман «Белая гвардия» кон­чается словами: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного челове­ка, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим об­ратить свой взгляд на них? Почему?» Существуют вечные цен­ности, не зависящие от исхода гражданской войны. Звезды — это символ таких ценностей. Именно в служении этим вечным ценностям видел свой долг писатель Михаил Булгаков.