Один из главных героев повести «Капитанская доч­ка» — предводитель народного восстания Емельян Пу­гачев. В наше время можно услышать много толков по поводу этого восстания, и все они различны: одни склонны называть это освободительной борьбой угне­тенного народа, другие — а их значительно больше — просто поножовщиной, чистой воды разбоем. Я думаю, в пору Пушкина отношение к Пугачеву и восстанию, которое он возглавил, тоже было двояким, поэтому-то оно и вызвало неподдельный интерес поэта. Пушкин изучил много документов, касающихся Пугачева и его дел, прислушивался к мнению народа, и в результате появилось два произведения, посвященных этому чело­веку: «История Пугачева» и «Капитанская дочка». Каким же предстает перед читателем Емельян Пугачев в «Капитанской дочке»? Вот мнение сугубо мое.

Впервые на страницах повести мы знакомимся с Пугачевым (не зная при этом, что это Пугачев), уже во второй главе. Пугачев — случайный человек, Богом посланный Гриневу и Савельичу в «вожатые». Только благодаря ему смогли наши герои добраться до жилья и переждать пургу. С этого эпизода можно уверенно сказать, что «вожатый» — человек бывалый, далеко не робкого десятка. Гринева поразила «сметливость его и тонкость чутья». Выдающейся показалась и внеш­ность человека: «Наружность его показалась мне заме­чательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась про­седь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его име­ло выражение довольно приятное, но плутовское. Воло­са были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары». Речь «вожатого» насы­щена пословицами, поговорками. А впоследствии мы узнаем о любви Пугачева к русским народным песням. Это свидетельствует о его народных корнях. Одним словом, Пугачев-«вожатый» показался мне очень при­ятным, милым человеком».

Вторая встреча с Пугачевым (теперь уже предводи­телем народного восстания) состоялась в Белогорской крепости, куда был направлен на службу Гринев. Здесь мнение мое о Пугачеве, как о милом, приятном человеке заметно пошатнулось: Пугачев на этот раз — смертоубийца, по его вине гибнут полюбившиеся нам отец и мать Маши Мироновой, простые, благородные люди, с детства придававшие огромное значение поня­тию чести. Я не сказала, что мое мнение о Пугачеве ра­дикально изменилось. Нет. И причиной этому — посту­пок Пугачева в отношении Гринева и Савельича, кото­рый, кроме как благородным, никак не назовешь. Пугачев здесь тоже видится мне человеком чести, он не смог нанести обиду тому, кто когда-то сделал ему добро, хоть человек этот — его противник и заслужи­вает такой же кары, что и остальные противники Пуга­чева. Это свидание с Пугачевым у Петра Гринева было не последним. В следующий раз он встретился с «бунта­рем», когда ехал освобождать из плена Швабрина свою возлюбленную Машу Миронову. Пугачев сам взялся сопровождать молодого дворянина до Белогорской кре­пости. По дороге между ними завязался разговор, из которого мы узнаем жизненный принцип этого чело­века: «чем триста лет питаться падалью, лучше раз на­питься живой кровью». То есть чем жить долгую жизнь в угнетении и неволе, лучше прожить немного, но свободным человеком, никому не подчиняясь. На слова Гринева о том, что «жить убийством и разбо­ем значит... клевать мертвечину», Пугачев ничего не ответил и задумался. Такое поведение, по моему мне­нию, говорит о том, что подобные мысли, скорее всего, посещали и Пугачева. В этом же разговоре Пугачев, мудрый и смелый вождь восстания, признается, что предчувствует поражение поднятого им бунта и свою казнь.

Устами Пугачева Пушкин здесь высказал свою идею — народное восстание закономерно, но оно не приведет к желаемым результатам, потому что «не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Итак, Пугачев — благородный и смелый, но он и жестокий.

Читая произведение, так и хочется склониться к мысли, что это положительный герой, но тут же представляешь себя на месте супругов Мироновых и сотен других людей, которым не выпало счастье по­дарить Пугачеву в свое время заячий тулупчик, и на­чинаешь понимать, что тот, кто берет на себя Божье право распоряжаться людскими жизнями, вряд ли мо­жет быть положительным.