А. С. Пушкин — не только повествователь, сочини­тель романа, но и один из героев произведения. Это придает описываемым событиям необыкновенную до­стоверность, заставляя читателя поверить в реальность персонажей романа, как реален образ его автора. Автор как персонаж придает роману необыкновенный ли­ризм. Он незримо присутствует на страницах романа во время всего повествования, периодически предстает как действующее лицо описываемых событий. Автор — живой, полнокровный персонаж со своим характером, мироощущением, идеалами. Неожиданность вторжения автора в события романа органичная, творчески оправ- данная: не нарушая ход сюжета, субъективный взгляд поэта позволяет глубже осмыслить содержание собы­тий, выразить оценку наиболее значительных для Пушкина исторических фактов, наиболее волнующих его явлений действительности.

Присутствие образа автора мы замечаем с самого начала романа, например, поэт подчеркивает типич­ность полученного Онегиным образования, более того, включает в эту социальную среду и себя:

 

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь...

 

Пушкин всячески отстаивает свою, независимую от главного героя оценку событий, жизненных ценностей, противопоставляя пресыщению Онегина театром вос­хищение им, называя театр «волшебным краем», хо­лодному отношению Онегина к балам — свое востор­женное отношение к ним: «Люблю я бешеную мла­дость, и тесноту, и блеск, и радость, и дам обдуманный наряд...» Настроение поэта в начале романа игривое, ветреное, переменчивое. Он поклоняется женским ножкам, уподобляясь Онегину и всему пустому аристо­кратическому обществу, изучившему «науку страсти нежной», воздавая дань юношеским забавам:

 

Люблю ее, мой друг Элъвина,

Под длинной скатертью столов,

Весной на мураве лугов,

Зимой на чугуне камина,

На зеркальном паркете зал,

У моря на граните скал.

 

Автор здесь легкомысленный, вполне в духе «света пустого», типичный завсегдатай столичных балов. Но сразу же следует опровержение: да, он не идеаль­ный, издержки воспитания, среды, образа жизни петер­бургской аристократии и на него наложили отпечаток. И все же автор достаточно сложный, неоднозначный, он вмещает в себе наряду со светской бесцеремонностью глубину и утонченность чувств:

 

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою,

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

 

Пошловатое, игриво-легкомысленное «ножки» сме­нилось мучительно-восторженным, окрашенным легкой грустью несбывшихся надежд «милые ноги». Это дале­ко не та наигранная страсть, вынуждавшая «являться гордым и послушным, внимательным иль равнодуш­ным», а искреннее, глубокое чувство. Чтобы осветить его, понадобились грозовые молнии, а не свечи бально­го зала, и под ноги любимой брошен скалистый берег Крыма, а не зеркальный паркет.

Поэт гораздо выше слабостей, поверхностных увле­чений, внутренний мир его богат, многообразен. Пре­одолев привлекательность аристократической среды, автор поднялся над ней, освободившись от пошлости, пустоты и однообразия светского образа жизни, и на этой почве сошелся с Онегиным:

 

Условий света свергнув бремя,

Как он, отстав от суеты,

С ним подружился я в то время...

Я был озлоблен, он угрюм;

Страстей игру мы знали оба;

Томила жизнь обоих нас;

В обоих сердцах жар угас...

 

Однако Пушкин неоднократно подчеркивает, что отождествлять его с Онегиным неуместно: правда, кри­тическое восприятие действительности, протест против пошлости, бездуховности, поиск общественных идеа­лов, стремление реализовать себя, чтобы не «глядеть на жизнь, как на обряд» очень сближает автора и Оне­гина.

Автор шире, восприимчивее Онегина, он находит источник радости в том, его ироничный Евгений может даже не заметить. У Онегина отсутствует поэтическое восприятие мира, Пушкин и в часы сердечного одино­чества испытывает полноту впечатлений, творческий подъем:

 

Прошла любовь, явилась муза,

И прояснился темный ум.

Свободен, вновь ищу союза

Волшебных звуков, чувств и дум;

Пишу, и сердце не тоскует...

 

Ощущение таинства природы, ее гармонии и красо­ты, осознание благотворного влияния ее естественности и величественности также отличает автора от Онегина:

 

Цветы, любовь, деревня, праздность,

Поля! Я предан вам душой.

Всегда я рад заметить разность

Между Онегиным и мной...

 

Автор очень любит Татьяну, ее задумчивую мечта­тельность, глубину и постоянство чувств, напряжен­ность душевной жизни — да, это его, повзрослевшего духовно, идеал женщины, он даже отождествляет ее со своей музой:

 

И вот она в саду моем

Явилась барышней уездной,

С печальной думою в очах,

С французской книжкою в руках.

 

Очень доброжелательно относится автор к роман­тически восторженному Ленскому, свободолюбивые настроения которого и вера в святость и всепобежда­ющую силу настоящей дружбы кажутся слепком юношеского портрета Пушкина. Но автор давно пере­жил период увлечения романтизмом, и теперь иро­нично подчеркивает высокопарность модного литера­турного течения, его оторванность от действительнос­ти. Правда, к иронии подмешивается и горечь от невозвратности времени:

 

Смирились вы, моей весны

Высокопарные мечтанья,

И в поэтический бокал

Воды я много подмешал.

 

Просто и строго излагает автор свой художествен­ный манифест: отражение жизни, ее повседневной прозы.

 

Иные нужны мне картины:

Люблю песчаный косогор,

Перед избушкой две рябины,

Калитку, сломанный забор...

 

Образ автора, возникающий на страницах романа, — живой, ищущий, искренний, мечтательный и иронич­ный, — интересен своеобразием личности, оригинально­стью взглядов, доброжелательностью к героям. Мы сле­дим за его судьбой с не меньшим интересом, чем за судь­бами главных героев произведения.