Знаменитые слова Белинского об «энциклопедии русской жизни» можно отнести ко всему творчеству А. С. Пушкина. Белинскому вторит и А. Григорьев: «Пушкин — наше все». Пушкин и тончайший лирик, и философ, и автор увлека­тельных романов, и учитель гуманизма, и историк. Для мно­гих из нас интерес к истории начинается с чтения «Капитан­ской дочки» или «Арапа Петра Великого». Гринев и Маша Миронова стали не только нашими спутниками и друзьями, но и нравственными ориентирами.

Так получилось, что мое знакомство с героями В. Скотта, самоотверженным Айвенго, отважным Квентином Дорвардом, благородным Робом Роем состоялось позже чтения Пушкина, и мне радостно было находить в них сходство с любимыми героями нашего гения. Но пушкинское наследие более многогранно в жанровом отношении. Не только ориен­тированные на историческое предание баллады и историчес­кие романы (излюбленные жанры «шотландского чародея») встречаем мы в творчестве нашего писателя. Исторической теме посвящены и поэмы («Полтава», «Медный всадник»), и драмы («Борис Годунов», «Пир во время чумы», «Скупой рыцарь», «Сцены из рыцарских времен»), и лирика (ода «Вольность», сатирические «Сказки», «Бородинская годов­щина»). Пушкин выступил и как автор исторических иссле­дований. Его перу принадлежат «История Пугачева», «Исто­рия Петра» и разнообразные исторические заметки. Интерес к истории у Пушкина был неизменным, но на различных этапах творческого пути историческая тема разрабатывалась им в разных жанрах и разных направлениях.

Под знаком романтизма проходит петербургский период и период южной ссылки. Произведения этой поры проникну­ты чувством гордости за великий исторический путь России и романтическим культом великого человека.

Уже лицейское стихотворение «Воспоминания в Царском Селе», отмеченное печатью сентименталистской и классицис­тической поэтики, представляет собой вдохновенный гимн России и ее военной славе. Здесь упоминаются «Орлов, Ру­мянцев и Суворов, / Потомки грозные славян», воспевается победа над Наполеоном («И вспять бежит надменный галл»).

Классицистическая традиция в изображении историчес­ких событий продолжается в оде «Вольность», написанной в петербургский период. В этом произведении Пушкин как бы бросает взгляд на всю мировую историю:

 

Увы! куда ни брошу взор —

Везде бичи, везде железы.

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы...

 

«Гибельный позор» (то есть зрелище) трагической исто­рии разных народов — следствие пренебрежения к нравст­венному «Закону». «Печать проклятия» лежит на тиранах и на рабах. Восемнадцатилетний Пушкин дает завет потомкам:

 

Лишь там над царскою главой

Народов не легло страданье,

Где крепко с Вольностью святой

Законов мощных сочетанье.

 

Эта тема будет продолжена в «Капитанской дочке», одном из последних произведений Пушкина. Автор не при­емлет «русский бунт — бессмысленный и беспощадный». В оде «Вольность» он одинаково порицает и бунт «галлов», и заговорщиков, убивших Павла I , и тирана Калигулу, и всех «самовластительных злодеев».

«Клии страшный глас» обогащается в лирике Пушкина и сатирическими оттенками. «Сказки» («Ура! В Россию ска­чет...») написаны, конечно, на злободневную тему, но на этом стихотворении лежит отсвет библейской истории. Пуш­кин высмеивает Александра I , «властителя слабого и лукаво­го», его рождественские обещания России. Молодой поэт ста­вит проблему истинного человеческого величия, он рассмат­ривает исторических деятелей через призму нравственного закона и гуманизма. Эта мысль получила дальнейшее разви­тие в «Войне и мире» Л. Н. Толстого.

Но Пушкин-романтик все-таки называет Наполеона «великим человеком» (стихотворение «Наполеон»), упоминает о нем в стихотворении «К морю»:

 

Одна скала, гробница славы...

Там погружались в хладный сон

Воспоминанья величавы:

Там угасал Наполеон.

 

Совсем по-другому звучит тема Наполеона в седьмой главе «Евгения Онегина». «Петровский замок» назван не «гробни­цей славы», а «свидетелем падшей славы». Наполеон предста­ет перед нами самодовольным, «счастьем упоенным», «нетер­пеливым героем», который только начинает осознавать, что вовсе не цари и полководцы изменяют ход истории. Не эти ли строчки «Евгения Онегина» послужили основой знаменитого эпизода в «Войне и мире», когда Наполеон так и не дождался делегации жителей Москвы на Поклонной горе?

 

Гроза двенадцатого года

Настала — кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог?

 

На этот вопрос как бы отвечает в «Войне и мире» Л. Тол­стой, хотя в его времена десятая глава пушкинского романа еще не была известна. И в самом названии великой книги Толстого нельзя не увидеть перекличку со словами пушкин­ского летописца Пимена из «Бориса Годунова». Передавая свой труд Григорию Отрепьеву, он напутствует преемника:

 

Описывай, не мудрствуя лукаво,

Все то, чему свидетель в жизни будешь:

Войну и мир, управу государей,

Угодников святые чудеса...

 

Именно в «Борисе Годунове» впервые у Пушкина истори­ческая тема представлена в реалистическом ключе. Первая русская реалистическая трагедия, написанная в 1825 году, за­канчивается знаменитой ремаркой: «Народ безмолвствует». Все персонажи оцениваются в трагедии с точки зрения наро­да. В этом Пушкин продолжает традиции Шекспира, что и подчеркивается даже строением стиха. Как и в шекспиров­ских трагедиях, в «Борисе Годунове» используется белый пятистопный ямб, имеются также и прозаические вставки.

Историческая тема разрабатывается Пушкиным и в дру­гих драматических произведениях. Однако не летопись и не события русской истории послужили основой для знамени­тых маленьких трагедий. В них использованы предания и традиционные западноевропейские сюжеты. Историческая основа интересует Пушкина прежде всего своей психологи­ческой стороной. Так, психологически возможным считал он отравление Моцарта его другом Сальери. Маленькие траге­дии на примерах из истории доказывают, что «гений и зло­действо две вещи несовместные».

Это только кажется, что летописные и легендарные сюже­ты Пушкин разрабатывает подчеркнуто бесстрастно. Рас­смотрим «Песнь о вещем Олеге». Почему погибает князь, такой могущественный и уверенный в себе? По канонам романтического жанра баллады («Песнь о вещем Олеге» напи­сана в 1822 году Пушкиным-романтиком) герой погибает в трагической схватке с судьбой, роком. Но в этом произведе­нии можно увидеть и будущего Пушкина-реалиста, не бояв­шегося «могучих владык», потому что не они вершат исто­рию, а народ, чьим «эхом» был «неподкупный голос» поэта.

Одним из самых сложных неоднозначных образов в произ­ведениях Пушкина, посвященных историко-психологической теме, является образ Петра I . Это, безусловно, самая главная фигура в галерее «владык», «венцов» и «тронов» в пушкин­ском творчестве. Петр I является одним из центральных геро­ев поэмы «Полтава». Возвеличивая Петра I , рассказывая о ге­роических событиях русской истории, Пушкин не забывает, однако, о моральном, гуманном аспекте исторической темы. Жертвой истории оказывается несчастная Мария Кочубей.

Романтическая приподнятость в ту пору соединялась в творчестве Пушкина с реалистическим бытописанием.

 

Лета к суровой прозе клонят,

Лета шалунью рифму гонят.

 

Так, в другом, уже прозаическом произведении Пушкина («Арап Петра Великого»), его первом историческом романе, Петр I не только «то академик, то герой, то мореплаватель, то плотник», как в «Стансах», но и заботливый друг, велико­душный человек, идеал монарха и семьянина. К сожалению, роман не был закончен, тема Петра в этом освещении не по­лучила дальнейшего развития. Но в 1833 году она нашла свое продолжение в новом стихотворном произведении. Это самая загадочная поэма Пушкина, которая называется не по имени Петра и не по топониму, как «Полтава», а перифра­зой. Это поэма «Медный всадник». Вспоминаются еще два таких названия произведений Пушкина, сходных и по сюжету. Кульминационным моментом в них является оживление статуи (статуэтки), отнимающей возлюбленную у героя. В «Медном всаднике», «Каменном госте» и «Сказке о золотом петушке» действие происходит в реальной (Петербург, «Мадрид») или вымышленной столице. Герой, бросивший вызов загадочной стихии или мистической силе, погибает. Созда­вая «Медного всадника», Пушкин основывался на несколь­ких преданиях о тени Петра I , являющейся в Петербурге то Павлу I , то А. Голицыну. Жители Петербурга, верившие этим легендам, считали, что ничто не угрожает их городу, пока в нем стоит памятник Петру. Тема Петра переходит в тему российской государственности, и обращение к истории как бы высвечивает будущее России.

Апокалиптическая картина наводнения и гибнущего «Петрополя» служит предупреждением потомкам. Петр I , со­творивший Петербург, как библейский Бог (недаром во вступлении к поэме местоимение «Он», отнесенное к госуда­рю, написано с большой буквы, как в Библии), «Россию под­нял на дыбы». Показывая конфликт государства и личности, Пушкин завершает поэму вопросом:

 

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

 

Впоследствии символом исторического пути России в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя станет фантастический полет тройки коней, традиция будет продолжена А. Блоком в цикле «На поле Куликовом».

Итогом размышлений Пушкина над историей, ролью лич­ности и народа в ней, нравственным смыслом исторических событий стала главная, на мой взгляд, книга Пушкина, ра­бота над которой была завершена в 1836 году. «Капитанская дочка» вышла в свет за месяц до смерти автора. Своеобразие пушкинской исторической прозы недооценили современни­ки. По мнению Белинского, в «Капитанской дочке» изобра­жены «нравы русского общества в царствование Екатери­ны», характер же Гринева критик называет «ничтожным, бесцветным». Подобные упреки в слабой разработке характе­ра главного героя английские читатели высказывали В. Скотту. Айвенго, например, не сражается ни в рядах храбрых йоменов Локсли (Робина Гуда), ни в рядах феода­лов, защитников замка. Не принимая ни ту, ни другую сто­рону, он занят спасением прекрасной Ревекки. Айвенго и Гринев, как говорит знаменитый литературовед Ю. Лотман, находят единственно правильный путь, приподнимаются над «жестоким веком», сохраняя гуманность, человеческое до­стоинство и любовь к человеку, независимо от принадлеж­ности его к той или иной политической группировке. Даже в «исторической метели» Гринев не позволил себе сбиться с до­роги, не предал в себе человечность. На примере ужасов пу­гачевщины Пушкин показывает, что «лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нра­вов, без всяких насильственных потрясений».

В своей «Истории Пугачева» Пушкин не скрывал ни зло­деяний пугачевцев, ни жестокости правительственных войск. А в «Капитанской дочке» образ Пугачева поэтичен, и многие критики, подобно Марине Цветаевой (статья «Пуш­кин и Пугачев»), считали, что Пугачев нравственно выше Гринева. Но Пугачев потому и рассказывает Гриневу «кал­мыцкую сказку» об орле и вороне, что хочет прельстить своего собеседника «пиитическим ужасом». У Гринева же свое отношение к кровавым событиям, выраженное в его сло­вах: «Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести».

Не «бесцветным», а по-христиански стойким и самоотвер­женным предстает перед нами любимый герой Пушкина, хотя его «записки» о «бестолковщине времени и простом величии простых людей» (Гоголь) простодушны и бесхитростны.

В сущности, пушкинский подход к истории — это и под­ход к современности. Великий гуманист, он противопостав­ляет «живую жизнь» политической борьбе. Так, лицейские друзья всегда оставались для него друзьями, «в заботах... царской службы» и «в мрачных пропастях земли», где томи­лись декабристы.

В своей речи о Пушкине Достоевский сказал, что автор «Капитанской дочки» видел в нашей истории, в наших даро­витых людях залог «общей гармонии, братского окончатель­ного согласия всех племен по Христову евангельскому зако­ну». Мысль историческая, «мысль народная» в пушкинском творчестве — это мысль, обращенная в будущее.

Хочется сказать еще и о том, что поэзия истории для Пушкина была поэзией нравственного величия, поэзией вы­соты человеческого духа. Вот почему историческая тема в творчестве Пушкина тесно соединяется с нравственно-психо­логической. Этот ракурс в освещении исторических событий стал главным и для Лермонтова, Некрасова, Льва Толстого, А. К. Толстого, автора «Князя Серебряного». Традиции Пушкина-историка продолжили в XX веке такие разные пи­сатели, как Твардовский, Шолохов, А. Н. Толстой.