Размышления над страницами романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго»

 

Что же за «пакость» сделал своей стране этот человек? Почему за ним «шум погони»? Оказывается, он посмел опуб­ликовать за рубежом давно написанный роман «Доктор Жи­ваго», который на родине никто не хотел печатать. Чиновни­ки от литературы боялись, что он расшатает устои Советско­го государства.

О чем же этот «крамольный роман»? О судьбе личности, захваченной бурей, вихрем, метелью революционных лет:

 

Мело, мело по всей земле

Во все пределы...

 

Как похоже на блоковское «ветер, ветер на всем белом свете...». Революционные события предстают в романе во всей их обнаженной сложности. Они не укладываются в голые хрестоматийные схемы общепринятых описаний в учебнике истории.

В центре романа образ Юрия Андреевича Живаго. Пас­тернак и в прозе остается лириком. Многие страницы «Док­тора Живаго» автобиографичны, особенно те, что посвящены поэтическому творчеству; ведь врач Юрий Живаго — тоже поэт. «Перед нами вовсе не роман, а род автобиографии само­го Пастернака... Это духовная автобиография Пастерна­ка», — утверждает Д. С. Лихачев. И с этим трудно не согла­ситься.

Юрий Живаго — собирательный образ русской интелли­генции, которая не без колебаний и духовных потерь приня­ла революцию. Трагедия Живаго — в постоянных сомнениях и колебаниях, однако в нем есть решимость не поддаваться соблазну однозначных и непродуманных решений. Он стоит как бы «над схваткой», ощущая громадность совершающих­ся помимо его воли несущих его событий. Его восприятие ре­волюционных лет, как мне кажется, очень созвучно воспри­ятию волошинского лирического героя из стихотворения «Гражданская война»:

 

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

 

События Октябрьской революции входят в Живаго, как входит в него сама природа, он их чувствует, слышит, но не ос­мысляет логически, не хочет осмыслять, он воспринимает их как природный катаклизм, историческую трагедию России: «Так было уже несколько раз в истории. Задуманное идеально, возвышенно, — грубело, овеществлялось. Так Греция стала Римом, так русское просвещение стало русской революцией».

Что такое Россия для интеллигента Юрия Живаго, кото­рый гибельно заблудился в революции и оказался между двух лагерей, точно так же, как он метался между двумя женщи­нами — Ларой и Тоней, каждую из которых он любил особой любовью? Россия — это прежде всего живое чудо Природы. Она тоже соткана из противоречий, полна двойственности. Живаго любит Россию, и эта любовь вызывает в нем беспре­дельное страдание: «...Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрями­ца, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величествен­ными и гибельными выходками, которых никак нельзя пред­видеть!..» Поразительная по точности характеристика, в кото­рой слились воедино и боль и любовь. И опять вспоминается волошинское: «горькая детоубийца — Русь!»

В восприятии исторического процесса, судя по роману, Пастернак был последователем Л. Н. Толстого, отрицавшего роль личности в истории и во многом фаталистически вос­принимавшего ее ход. Историю никто не делает, ее не видно, как нельзя увидать, как трава растет, все происходит поми­мо воли человека — таково убеждение Пастернака. В этом отношении характерно сопоставление в романе судеб Антипова, Стрельникова и Живаго.

То, что они оба связаны с Ларой, вовсе не случайно. Из классической литературы нам известно, что некоторые жен­ские образы олицетворяют собой Россию. Например, Татьяна Ларина у А. С. Пушкина, Татьяна Марковна Бережкова в «Об­рыве» И. А. Гончарова, русские женщины Некрасова, турге­невские девушки и т. д. Можно сказать, что Лара — это тоже Россия, сама жизнь. «...Чистейшая, как хрусталь, сверкаю­щая, как камни ее свадебного ожерелья — Лара Гишар. Очень вам удался портрет ее, портрет чистоты, которую никакая грязь... не очернит и не запачкает... Она живая в романе. Она знает что-то более высокое, чем все другие герои романа, включая Живаго, что-то более настоящее и важное...» — писал об этой героине Варлам Шаламов. Следовательно, в про­тивопоставлении Живаго — Стрельников ощущается симво­лический смысл. Жестокий, волевой Стрельников воюет на стороне красных. Тонкая, наблюдательная Лара отмечает, что от этого «...живое человеческое лицо его стало олицетворени­ем, принципом, изображением идеи». Его бронепоезд беспо­щадно подавляет всякое сопротивление революции, но он бес­силен ускорить или замедлить ход событий. И в итоге судьба военспеца Антипова/Стрельникова, выброшенного из жизни, и судьба Юрия Живаго почти одинаковы:

 

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути...

 

Продуман за них кем-то другим, они оба втянуты в водо­ворот жизни.

Об этом философские размышления в стихах Юрия Жи­ваго — Бориса Пастернака, помещенных после эпилога ро­мана. И все-таки, вопреки всему, они полны веры в подлин­ную ценность силы духа и «тайной свободы» человека, всюду остающегося самим собой.

В стихах отразилось также пастернаковское определение творчества — символический образ зажженной свечи.

 

И все терялось в снежной мгле,

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела...

 

«Свеча горела» — таково было одно из первоначальных названий романа «Доктор Живаго». Через все перипетии века светит нам эта свеча... Огонь ее проникал и проникает в души тех, кому пастернаковское творчество освещает жиз­ненный путь.